Так государство проводило политику регулирования рынка труда, так оно заботливо закрепляло кадры, которые, как говаривали классики марксизма во время оно, решали все. Подобная жесткая политика закрепления кадров существовала во всех производящих отраслях государственного хозяйства и во многих сферах услуг. Лишь творческие и научные работники, специалисты некоторых медицинских учреждений пользовались относительной свободой, заключая с работодателями краткосрочные договоры. Если приходила охота сменить службу, надо было за три месяца до окончания срока всего лишь уведомить нанимателя. Еще проще регулировались трудовые отношения в кооперативном и частном секторах, но их работники не имели права на полную пенсию.

Справедливости ради надо сказать, что в среде творческих работников царила жесточайшая конкуренция, и немало восторженных девочек, мечтавших с детства о карьере фотомодели или гувернантки в Южной Америке, актрисы в рекламных видеофильмах или ассистентки светила нетрадиционной медицины, шли после гимназии все-таки в институт нетканых материалов или космической промышленности, потому что рядовые артистки и гипнопеды жили весьма скромно, а у конвейера, где собирали модули орбитальных плавильных печей, можно было заработать и на жилье, и на машину, и на кусок хлеба с маслом.

Мечтала о сценической славе и Мария, но победило в ней рациональное, а не эмоциональное, и документы после классической гимназии она отнесла не в театральный, а в энергетический. И теперь, спустя почти десять лет, нисколько об этом не жалела.

Над дверью камеры зажглась зеленая лампочка. Значит, дежурство оператора первого блока Сергановой М. А. прошло в пределах нормы, лишних бэров она не нахватала и теперь может одеваться и наслаждаться выходными, так удачно совпавшими с концом недели. Она долго возилась в раздевалке с кроссовками, то ослабляя, то затягивая застежки. Мария недавно заметила, что после дежурства кроссовки всегда жмут в подъеме. Ноги, что ли, начали отекать? Только этого и не хватало для полного счастья!

На выходе она пробила перфокарточку, сунула ее в накопитель, показала охраннику личный жетон. Незнакомый охранник, скорее всего, из новеньких, длинным взглядом обежал бедра Марии, обтянутые тонкими брюками, и сказал:

— Бьюсь об заклад, девушка, вы не замужем…

Мария промолчала, дожидаясь, пока охранник откроет турникет. Но тот не спешил.

— Чем собираетесь заняться вечером, девушка?

— Спать с любовником! — сказала Мария и дотянулась до кнопки турникета.

Возле автостоянки ее ждал Альберт Шемякин, опершись локтями на зеленую крашеную оградку. В цветастой рубашке, в легких светлых брюках, он казался бы моложе своих сорока лет, если бы не густая, тронутая проседью борода, волнисто падавшая на грудь. Шемякин покачался на мощных локтях и улыбнулся:

— Я думал, Серганова, что тебя уже утащили на профилактику. Думал, что уже пичкают сорбентами и вкалывают радиофаг в разные места. Имей совесть!

Он взял Марию за руку и потянул к себе.

— Не надо, — попросила она, высвобождаясь. — Я после дежурства… Мятая, ненакрашенная. И потом, мне не нравится… Ну зачем ты дразнишь людей? И так сплетни…

— Пусть посплетничает народ, — усмехнулся Шемякин.

— Его понять надо, бедный наш народ. Городок маленький, развлечений никаких. А тут, значит, целое событие — половая связь начальника с подчиненной. Цирк, короче говоря. Впервые и проездом!

— Не нравишься ты мне сегодня, Берт, — сказала Мария, обходя Шемякина.

— Да я сам себе не нравлюсь, — вздохнул Шемякин. — Знаешь, какая-то безнадега… тоска. Проснулся ночью — тишина, как в могиле. Ворочался, ворочался… На балкон вышел. Темно, и в то же время с неба падает тусклый металлический свет… Наши два котла вдали белеют. И церковь рядышком. Знаешь, я впервые увидел, какая она хрупкая, церквушечка, рядом с огромными блоками. Столько лет смотрел, а поди ж ты, не видел…

— Извини, — перебила Мария. — Я так не могу… Может, сначала уедем отсюда? Стоим как на выставке… Вон идет Баранкин, шею вывернул!

— Поехали ко мне, — сказал Шемякин. — Кофе сварим.

— А жена твоя торт нарежет? — прищурилась Мария.

— Не нарежет. Вчера она без объявления причин собрала детей, взяла машину и отбыла в Тверь, к мамочке. Теперь я вольный казак, хоть и без коня. Поэтому будет очень естественно, если ты меня подвезешь.

Мария порылась в карманах, достала ключи от «хонды», молча распахнула дверцу перед Шемякиным.

— Да не переживай! — засмеялся Шемякин, уселся и положил руку Марии на колено. — Это я во всем виноват, а не ты.

— А если она не вернется? — глухо спросила Мария, трогая с места.

— Вернется, куда денется, — пожал плечами Шемякин.

— Детям скоро в школу. А потом… Мамочка, которая не может забыть свое славное педагогическое прошлое… Через день от ее лекций начинает болеть черепок. Хочется на стенку влезть и помяукать. Так что вернется моя благоверная, не сомневайся. Не в первый раз.

Мария покосилась на благодушного, уверенного в себе Шемякина. Он, развалившись на сиденье, прикуривал черную арабскую сигарету.