Необходимо было привести в чувство обнаглевший класс. Коля швырнул дневник в направлении опозоренного Тедди Бера и, напрягшись, закричал:

– Первый «Б» класс! Совесть у вас есть или нет, не пойму? Может, вас всех во вспомогательную школу перевести? Для умственно отсталых? Вы в школу учиться приходите или дурью маяться на переменках?

Два еще не спрошенных медведя на задней парте робко пытались скрыться за Масей и Тедди Бером. Один из них был пушистый, белый. Северный.

– Эй, чукча, – уже совсем не церемонясь, вызвал его обиженный Коля, – давай хоть ты чем-то порадуй. А то сидишь тут, как красна девица, молчишь в тряпочку!

Он подбежал к медведю, чтобы тот не думал, что может спрятаться за товарищем по классу, и потряс его за мягкие приятные плечи. Медведь заговорил:

– Ур-р-р-р-ых! Мэ-э-э-р-р-р-х! Р-р-р-р-у-у-у!

Коля даже испугался. Забыл, что этот-то говорящий. Пришлось похвалить:

– Вот видите! Хоть один из вас подготовился! Правда, дикция у тебя! Тебе к логопеду надо! Кто-нибудь понял, чего он читал? Вот видишь, никто не понял!

Медведь заплакал:

– Ур-р-р-х!

И замолчал. Больше уже ни слова сказать не мог от стыда.

– А вы не дразнитесь! – упрекнул справедливый Коля. – Сами-то – ума палата! Ну и класс мне достался! Ведь один другого хлеще. А потом на педсовете – все шишки на меня.

Оставался еще один «умник», от которого Коля ничего хорошего и не ждал, поскольку он хоть и ростом вымахал практически с учителя, но голова его была почти оторвана (давно просил маму пришить, а она все забывает), отчего казалось, что он совсем уж отвлекся от урока и позволяет себе дремать во время объяснений нового материала. Этого Коля позволить никак не мог и, подкравшись на цыпочках, закричал великану в самое ухо:

– Доброе утро!

Белый медведь лебезиво хохотнул:

– Р-р-р-ха!

Коля одобрительно похлопал его по плечу, а переросток продолжал дремать, хоть бы хны ему было.

– В угол! – завопил Коля. И потащил упрямца к книжному шкафу: – Посиди здесь, подумай!

Он вдруг отвлекся от тяжелой учительской работы и вспомнил, что завтра по расписанию внеклассное чтение. Внеклассное – это значит, то, что сам дома прочитал, про то и расскажешь, даже почитать можешь, если уже умеешь. А Коля умел давно, даже не помнил сейчас, когда научился. Он достал с полки большую красивую книжку – «Три толстяка». Недавно прочитал, все будет по-честному.

Он так и не заметил давно стоявших у приоткрытой двери родителей, привлеченных Колиной педагогической страстью.

Мама вошла тихонько, чтобы не испугать увлеченного игрой мальчика.

– Коленька! Что это у тебя Мишаня в углу валяется? Давай-ка я ему головушку буйную пришью. А то он у нас такой печальный стал. Жалко тебе его?

– Жалко, – сказал Коля и понес маме медведя. – Это я его в угол поставил, он уроки не сделал.

– Он, наверное, чувствовал себя плохо? Голова болела? Ты уж прости его, ладно?

– Ладно, – радостно согласился Коля. – Они, конечно, все старались, но ничего, совсем ничего у них не получалось, – пожаловался он.

– А может, они тебя испугались? Ты вон какой строгий был.

– Все равно, – заметил Коля с невиданным ранее ожесточением, – должны делать, как им сказано.

Голову пришили. Видно было, что медведю полегчало.

– Ты его несколько дней не спрашивай, он только после операции, – посоветовала мама.

Коле и жалко было прооперированного медведя, но он уже твердо усвоил, что не все так просто в этом мире.

– Пусть справку от врача принесет, – угрюмо велел он.

– Ну, ты даешь, – изумился папа. – Откуда что берется?

Коля не понял, чему удивился папа, а скоро и спать наступила пора идти.

Спал учитель, спали не помнящие зла мягкие молчаливые ученики.

– Завтра моя очередь в столовой у них дежурить, – прошептала мама Мила, с нежностью глядя на кажущегося совсем маленьким рядом с верным другом Винни сынишку. – Так я пораньше пойду, послушаю, что там за дела.

В пустом просторном коридоре Мила от одного только школьного запаха ощутила тревогу, сосущий страх. Чего она боялась все свои школьные года? Да вроде и нечего было бояться, а вот каждое утро сгибалась пополам от ноющей боли в животе, от какого-то нехорошего предчувствия. И так изо дня в день.

Из-за дверей с надписью «1-й «Б» раздавался пронзительный голос:

– Лушин, ты будешь отвечать или нет, что ж ты отмороженный-то такой? Как на перемене, так тебя одного и слышно. А сейчас? Спой, светик, не стыдись!

Лушин что-то тихо проговорил. Слова Мила не разобрала.

– Яснее говори! Что у тебя с дикцией? – донесся вопрос Виктории Анатольевны.

Лушин виновато молчал.

– Давай сюда дневник, я родителям напишу, чтобы они тебя к логопеду отвели! – послышалась команда. И мгновение спустя: – Лебедева! А ты что приготовила? Ну, говори! Та-ак! Читай теперь! Как ты читаешь? Возьми глаза в руки! Ты думаешь: заколки в волосы нацепила – ума уже не надо? Сколько раз тебе говорить: шевели мозговыми извилинами!