Шрифт:
– Зачем же ты меня сюда позвал?
– Я очень хотел полететь с тобой далеко-далеко. Быть рядом и не отпускать. Я думал, что за две недели научусь. А как путевки купили, у меня отит начался. Уши заболели, представляешь. Мы тогда не встречались. Ну, я и не стал тебе говорить. Мне важно было с тобой полететь. А нырять – в другой раз поныряю, если ты не против.
– Ну, что ж. Придется мне одной, – строго сказала Меч-рыба. – А насчет следующего раза… Посмотрим. Надо еще эти две недели прожить.
И кто ее тянул за язык? И зачем теперь ей нужно было ему что-то доказывать?
– Да не ему! Себе! – подсказала Меч-рыба. – Иначе в твоей жизни никогда ничего не изменится.
Она погружалась в морскую глубину каждый день. Осторожно, как учили. Он ждал на берегу. Она возвращалась к нему совсем другой: мягкой, изнеженной волнами и красотой открывшегося ей неведомого мира. Ей больше не нужно было врать. У нее была любовь. Даже две любви. Человек и море. И даже если человек обидел, море утешит. Это понимание давало покой и силу, которой раньше она в себе не знала. Она больше не боялась любить и ничего не выгадывала. Знала: позовет, и она пойдет с ним, и будет любить открыто и щедро, как умеет море и некоторые сильные люди.
Он словно на что-то решался. Был рядом, ни на чем не настаивал, глаза его улыбались ей.
До возвращения оставалось четыре дня. Коротких и бесконечных. Они пошли после ужина к морю. И тут он сказал:
– Ну что? Пойдешь за меня замуж?
Что надо сказать? Что сказать, чтобы он не передумал?
– Прямо сейчас?
– Я не шучу. Отвечай честно: когда вернемся домой, пойдешь за меня замуж?
– Пойду, – честно ответила она.
У него сделалось счастливое лицо. Он словно сам себе пока не верил. А она боялась верить своим ушам. Сон это все или не сон?
– С тобой не соскучишься, – сказал он, прижимая ее к себе крепко-крепко.
И тут Людке стало его жалко.
– Соскучишься, – честно призналась она.
– Не-а, – счастливо улыбаясь сказал Рыба-меч, – не соскучишься. Нам некогда будет. Дети – это знаешь какое веселье…
– А ты сколько планируешь? – осторожно спросила Люда, начиная верить своему счастью.
– Не меньше десяти. Большую стаю рыб-мечей.
– А больше можно?
– Больше – пожалуйста. Меч-рыба отличается большой плодовитостью. Так что – готовься создавать новую популяцию.
– Сам готовься, – начала будущая родоначальница огромного семейства, подняв лицо к долгожданной своей половинке.
Но больше ничего сказать не получилось.
Потому что… зачем слова? Делом, делом надо доказывать. А дел впереди их ждало – на всю жизнь хватит!
Несчастливой любви не бывает
– Нюся, сбегай за сметанкой! Блины уже на столе, а сметану я забыла купить. Старая стала – главное забываю. Хотя – нет. Вот же все на столе: селедочка, икорочка, салатики. Но сметану как можно забыть к блинам?! Это симптом! Нюсь! Ты слышишь? У меня маразм начинается! Поздравь бабушку свою! Я сметану забыла купить в последний день Масленицы! Гости скоро соберутся, а мы без сметаны. Нюсь! Да что с тобой такое? Ты что не отзываешься? Ты где? Прекрасное дитя? Ау, отзовись, цветок душистых прерий! Сгоняй за сметаной, кому говорят! Анька!
Ну вот! Лежишь лицом к стенке! Что случилось? Дай-ка лоб потрогаю, не температуришь ли? Вроде нет. Плохо тебе? Детонька! Скажи! Плохо тебе? Что болит?
– Не пойду я ни за какой сметаной! Сами идите за своей сметаной!
– Мам, оставь ее. Пусть лежит. Видишь, на нее нашло. Гормон, видно, напал кусачий. Я сама сбегаю.
– Ну как ты сбегаешь? А пирог? У тебя же пирог в духовке!
– Через десять минут его вынимать. Выну и сбегаю. А Нюська пусть лежит. Переходный возраст у ребенка. Дай помечтать.
Наконец-то отстали. Привязались со своей сметаной. Как будто рожали ее для того, чтобы она им за сметаной бегала. Или за хлебом. Курьер по доставке.
Все ополчились в последнее время! Все, как один. Даже отец стал занудничать. Последняя крепость пала. Ну и пусть! Зато и они для нее не те, что прежде. Не те! Раньше были «бабуля, бабуленька», «мамочка», «папуся», а теперь – не дождутся. Теперь она даже думать о них станет другими словами. Потому что они теперь: бабка, мать и отец. А лучше даже: мамаша и папаша.
Раньше то и дело ворковали: «Люблю-блю– блю, люблю-блю-блю…» Тьфу! А сейчас осталось только «Блю-блю-блю». От всей их любви. Потому что они и понятия не имеют о том, что есть любовь. Живут своей серой жизнью, с этими блинами, селедками и сметаной. И ничего им больше не нужно. Жизнь называется! Сплошные требования. Сделай то, сделай это! Или: тут нельзя, там нельзя!
Маленькая была – все было можно. Все клювами щелкали от счастья – ах, какая у них девочка! Какая красавица-умница! Ах, как мы ее любим-обожаем! А теперь что? Как в продолжении этого стишочка? «Любим-обожаем, на помойку провожаем».