Румяная от смущения, она откинулась от него. Ее глаза смотрели ласково и просительно.

Лев не слушал ее.

— Лева, как это должно быть хорошо! Это же лучшее, что есть у нас, — маленькая жизнь, которую надо растить. Я буду жить им. Лева, ты слушаешь меня?

Лев встал, подошел к окну и приложил лоб к стеклу. Потом обернулся и насмешливо спросил:

— Крепко ты любишь меня?

Она, увлеченная своими думами, не услышала насмешки в его голосе и кивнула.

— Знаю, что любишь, — издеваясь, сказал Лев. — И за что любишь, знаю. Хочешь, скажу? Ты полчаса тому назад прогнать меня собиралась! Да ведь не прогонишь. Ты ведь и любишь-то меня за то, что я не похож на ваших хлюпиков. Ты бы рот разинула, если бы я выложил все, что держу в голове.

Он вдруг замолчал, сел в кресло и застонал:

— Как давят эти мысли, эти шкуры! Понимаешь, Женя, тяжело! — Он схватил ее за руку. — Почему я не бухгалтер? Почему я не аптекарь вроде Опанаса? Ты знаешь, — порывисто заговорил Лев; он как будто спешил все сказать ей, — мне иной раз хочется уйти к черту, к дьяволу, куда-нибудь в лес, хочется, как андреевскому Савве, сесть голому на голую землю, на лысую гору и оттуда плевать на людей. И ты такая же, как все! Ребенка тебе нужно. У-у, чертово племя! Ты наседка. Тебе бы только высидеть птенца, видеть, как он копошится, пищит, мочится, — и больше ничего тебе не надо. Нет, погоди, ты еще мне нужна, ты еще мне нужна! — крикнул он. — И если хочешь ребенка, сватай другого. Хочешь, я тебе Виктора приспособлю? Юноша здоровый, стихи пишет, романы сочиняет! Пролетарские, что ни на есть современные… Ну, хочешь, что ли? Какой я отец? Дегенерат, как ты определила, ногами вперед родился. А ну вас…

Побледневшая Женя со слезами на щеках слушала несвязную, полубредовую речь.

— Уходи! — сквозь слезы процедила она. — Уходи! Подлец!

— Ты говоришь, у меня не было друга. Был друг — Виктор, закадычный друг. Мы с ним одним одеялом накрывались, на одной подушке спали, и мысли у нас были одинаковые. А потом он одну мою шкуру снял, увидел под ней что-то и вот теперь плюет мне в глаза, щенок. Слышишь, он мешает мне, этот индюк. Он плюет мне в лицо! А ведь я его любил… Мне его надо проучить. Хочешь, сделку с тобой заключим, а?

— Виктора я тебе не дам. И Лены не дам. Теперь я поняла, почему ты к ней подбираешься. Я сначала ревновала, а теперь я знаю… Не дам их! Слышишь?

— А-а, черт…

Лев поднялся, взял фуражку.

— Не хочешь, не надо. Прощай!

Женя загородила дверь, прижалась к Льву и тихо заплакала.

— Не уходи, — шептала она, — не надо, не сердись… поцелуй меня. Ну, иди, сядь!

Она снова увела его к столу, села к нему на колени, стала шептать на ухо ласковые слова, целовать глаза и лоб.

— Расскажи мне что-нибудь!

Лев молчал.

— А знаешь, — сказал он после долгой паузы, — ведь я давно хочу поговорить с тобой. Понимаешь, совершенно необходимо, чтобы Виктор… Ну, одним словом, он мне мешает.

— Не понимаю.

— Не спорь. Мне надо его проучить, иначе все пойдет к черту, весь план.

— Какой план?

— Насчет плана рано еще; я скажу, я не скрою от тебя ничего, но сейчас не расспрашивай. Не расспрашивай, а помоги мне.

— Чем же? — спросила Женя. — Я жду.

— Виктор, видишь ли, недавно сказал, что ты очень нравишься ему. Так вот мне и надо… — Лев нагнулся к ней. — Мне нужно, чтобы он влюбился в тебя. Как следует влюбился.

— Нет. Витя любит Лену. У них все хорошо. Это замечательная пара.

— А-а, ты все о своем. Ограниченный ты человек, Евгения, не знал я этого. Впрочем, погоди, ну и влюбится — эка беда! Но мне надо расстроить это тихое его счастье. Оно ему силу дает, уверенность, вот именно, уверенность. А мне нужно, чтобы он сейчас был не в себе, чтобы ему не до меня было, чтобы он нервничал, понимаешь? У нервных легче выигрывать…

— Нет. Я не хочу.

— Может, устроим обмен?

— Опять сделку? — насторожилась Женя.

— Ты сейчас насчет ребенка сказала. Хорошо. Может, я его тоже хочу, а? Может, хочу, но не верю тебе. Ведь и ты не веришь мне, не хочешь помочь мне. Почему я должен верить и помогать тебе?

Женя молчала. За окном шуршал дождь и шумели деревья.

— Так вот я и говорю, ты слышишь? Надо отвлечь Виктора. Ну, что тебе стоит? Я ведь верю тебе, ты хочешь мне помочь. Нет, нет, не бойся, я ему не сделаю ничего дурного. Не сделаю, слышишь? Но это нужно. Тогда, понимаешь, тогда я приду к тебе, тогда я возьму тебя к себе и скажу… — Он поцеловал ее. — Что же ты молчишь?

Женя хотела что-то сказать, тут постучали в дверь.

— Кто?

— Это я, Евгения Николаевна, Сергей Сергеевич.

— Сию минуту. — Женя поправила волосы, подушки, покрывала… — Входите.

Дверь приоткрылась. Появился Зеленецкий.

— Простите столь позднее вторжение, — произнес он необыкновенно ласковым и почтительным голосом. — Я сидел с Николаем Ивановичем, узнал, что здесь Лев Никитич, и решил… Чрезвычайные обстоятельства.

— Вы чем-то расстроены, Сергей Сергеевич? — без особенного интереса спросила Женя.