Выйдя в приемную, Шмидт остановил русского генерала.

— Умоляю вас, не можете ли вы разоружить офицеров, охранявших нашу ставку, так, чтобы фельдмаршал не видел этой процедуры? Его сердце не выдержит подобного зрелища.

— Ну ладно, — рассмеялся генерал. — Так и быть, побережем сердце фельдмаршала. — Он отлично понимал, почему Шмидт заговорил на эту тему: немец еще побаивался расправы, а вооруженная охрана как-никак гарантия от возможных неприятностей.

Хайн принялся упаковывать вещи фельдмаршала. Адам и Шмидт вскоре вернулись в комнату командующего. Адам раздобыл у какого-то русского офицера фронтовую газету.

— Здесь уже сообщено о нашем пленении и трофеях. Обратите внимание на количество танков.

— Не может быть! — Шмидт помотал головой. — У нас было гораздо меньше танков.

— А кто их считал! — Фельдмаршал выглянул в окно и улыбнулся. — Русские солдаты и офицеры заглядывают сюда. Видимо, им очень интересно знать, каков-то пленный германский фельдмаршал. А он отличается от остальных пленных только высоким званием.

— М-да! — неопределенно буркнул Шмидт. — Странно, что русские не поставили охраны к окну и к вашим дверям, господин фельдмаршал.

— Потому что они знают, что мы никуда не убежим, — под общий смех ответил Адам.

— Правильно, Адам! Не знаю, но у меня такое чувство, будто я вовсе не в тюрьме и не в плену. Этот русский генерал очень предупредительный человек, не правда ли, Адам?

— Так точно, эччеленца.

— Он, должно быть, не комиссар, — сказал Хайн.

— Да, но мне было ужасно противно, когда он выуживал у вас приказ Штреккеру, господин фельдмаршал, — сказал Шмидт. — Никто из нас не будет отвечать на вопросы, относящиеся к ведению верховного главнокомандования. Это им не восемнадцатый год, когда кричали, что Германия — одно, правительство — другое, армия — третье…

— Вполне согласен с вами, Шмидт. Разумеется, сейчас Германия едина и бог знает как обожает фюрера. Особенно глубоко это чувство заявит о себе, когда народу будет сказано о гибели громадной армии на Волге. Фюрер не оберется оваций, — сказал Адам с веселой искоркой в глазах.

Шмидт предпочел не заметить усмешки, мелькнувшей на губах фельдмаршала. Да если бы и заметил, донос послать не с кем.

— Интересно, как история осветит эту часть нашей кампании в России, — заговорил он после молчания. — Конечно, объективного толкования быть не может, как нет объективного изложения мировой истории. Кстати, русские журналисты тут как тут — их полно у Роске. Уж они-то по-своему разрисуют битву на Волге и нашу оборону. Я немецких журналистов не перевариваю, а тут русские… Отвратительно! Какой-то сочинитель или репортер приставал ко мне с вопросами… В полушубке, со знаками отличия подполковника. Гнусная курносая морда. Что-то чиркал в записную книжку и фотографировал всех подряд. Я отвернулся, когда он хотел сфотографировать меня.

— Напрасно! — Адам фыркнул. — Вы увековечили бы себя для истории.

…Через час Хайн нагружал чемоданами грузовую машину. Шмидт вертелся возле него, проверял и пересчитывал свои вещи. По двору слонялись пленные офицеры. Один из них переходил от одной группы к другой и повторял:

— Ничего, не надо нервничать. Главное — все живы. — И с этими словами шел к другой группе. Никто не обращал на него внимания, потому что всех забавляли прыжки Шмидта у грузовика.

— Шмидт тоже попался! — крикнул кто-то.

— Поглядите, он танцует от радости, что его шкура уцелела! — подхватил какой-то полковник. Прочие смеялись до упаду.

— Идиоты, — прошипел Шмидт.

К нему подошел румынский майор и на ломаном немецком языке спросил, не знает ли господин генерал, в плену Папеску или нет.

— Идите вы к черту! — разозлился Шмидт.

— Зачем же вы ругаетесь, господин генерал? — обиделся майор. — Ведь я просто хочу узнать, в плену ли Папеску.

— А я вам ответил, идите к черту.

— Это я слышал. Но Папеску в плену или нет?

Пленные офицеры, наблюдавшие эту сцену, так и покатились со смеху.

Разогрев давно стоявший на приколе «штейер» командующего, Хайн доложил ему, что к отъезду все готово. Шмидт уже сидел в машине, когда появился фельдмаршал, встреченный торжественным молчанием.

Отдав честь офицерам, он устроился рядом со Шмидтом на заднем сиденье. Адам подсел к Хайну. Тот дал сигнал, и машина выехала со двора. За ней шли машины с советскими офицерами.