Шрифт:
Размышляла над этим почти час, после чего почувствовала голод, не пошла мне эта имбирная чечевица, надо чего человеческое пожевать.
Сунула руку за спинку, достала пакет.
Тут у меня запас. Не знаю, в последнее время я как-то склонна собирать запасы, в последние два дня. Или припасы. Орехи, сухари, шоколадки. Галеты. Прячу их в диван, ну и вообще много мест, где можно спрятать, под подоконник, в батарею. Зачем-то. Пока сама до конца не поняла зачем. А вдруг что-то… Не знаю что. Метеорит, допустим. Что-то они в последнее время зачастили. Метеорит упадет в атомную элекстростанцию, ну и пошло-поехало. Мир рухнет, все побегут за билетами, а у меня тут сухари, и орехи, и курага, очень удобно.
Вскрыла пакетик с сушеным сыром, стала жевать. Сушеный сыр наводит на мысли о мореплавателях. Васки да Гамы всякие, Беринги и Крузенштерны, бесстрашные исследователи просторов, плыли куда-то, сдвигали фронтир, жевали сушеный сыр, береглись Сциллы, проклинали Харибду. А сейчас и плыть некуда. Вот недавно на космос возлагали надежды, полетим на Марс, махнем на Венеру, вот-вот и звезды под ногами. Но не срослось. Застряли и не можем оторваться, прикипели, пристыли и постыли. На Луну и то не можем. Жуем свой сыр на кушетках. Но жевание сыра на кушетках особого удовольствия не доставляет, жевать сыр можно только с высокими целями, а если просто так, то не то, душа облезает. Ловушка. Мы все в ловушке.
Я достала тетрадь и записала в нее все эти мысли, пойдут для пьесы, их скажет друг главного героя.
– Эй?! – заглянул Гоша. – Кто-нибудь дома?
Сел на подоконник, огляделся.
– Хорошо у тебя, – сказал.
После чего завалился на ковер, лег на спину, стал смотреть в потолок.
– Хороший у тебя ковер, – сказал он. – Хороший. И спичками не воняет. А то в последнее время…
– Пришел поговорить о ковре?
– Да не, просто…
Гоша устроился на ковре поудобнее. Стал молчать, ждал, когда я сама его спрошу.
– И что? – поинтересовалась я. – С чего вдруг все это безумие? Вторжение пожирателей мозгов?
– Не знаю, – пожал плечами Гоша. – Возможно…
Гоша снова пожал плечами, повыразительнее.
– Отец палец уколол, – пояснил Гоша. – Сегодня с утра стал вязать мушку, наколол палец крючком. Палец здорово распух. Вот он и бесится.
– А мама? Уколола палец, когда шила рождественские носки?
– Не… Не знаю.
– Она вообще-то странная, тебе не кажется?
– Мне кажется, это у нее переутомление, – сказал Гоша. – Она устала. И «Рубеж» этот… Это ты что жуешь?
– Сыр сушеный.
Гоша набрал в горсть сыра, засыпал себе в рот. Чавкать начал аппетитно.
– А что у тебя? – спросил он. – Ну, что вообще этот… доктор твой говорит?
– Я на пути к исцелению. Еще немного, и мозги мои придут в соответствие с высокими стандартами, принятыми среди приличных людей. Но не каждому.
– Что не каждому?
– Хватит места в ковчеге.
– А… – зевнул Гоша. – Я так и думал. Вообще, после Золотого Берега тебе, наверное, надо… отдохнуть. Неплохо ты тогда в обморок плюхнулась.
– В какой еще обморок?
И этот туда же.
– В какой обморок? – повторила я.
Гоша вдруг замолчал. Покраснел, надул щеки, выпучил глаза и стал кашлять. Подавился опять, пришлось метнуть в него подушкой.
– В какой обморок? – повторила я.
Меня Гоше не обмануть, плохо он сделал вид, что подавился, ему надо было на самом деле давиться, я бы поверила. А так нет.
Гоша кашлять перестал.
– Мать в обморок грохнулась, – сказал Гоша. – Ужа увидела.
– Мертвого?
– Не знаю. Увидела, упала, ничего необычного… Там трава была, она не ушиблась.
– Где? – спросила я о чем-то.
– Везде, – нерешительно ответил Гоша, тоже непонятно о чем.
Трава, пластиковые пальмы, у ручьев, где дремлют ивы, Юля, дизайнер табуреток.
– А ты Герду сегодня видел? – спросила я.
– Утром. Она возле ворот околачивалась. Там…
– Зачем?
– А кто ее знает? – Гоша сел в ковре. – У нее всегда свои идеи были, ты же знаешь… У тебя еще есть чего пожевать? Сыр соленый какой-то…
– Орехи. Курага. Галеты. Это она, наверное, после меня у ворот околачивалась.
– В каком смысле после тебя?
– Она же у меня всю ночь продрыхла, на кресле.
Я показала пальцем. Гоша посмотрел в кресло, быстро обернулся, точно призрака увидал.