Ветеринарша зевнула, почесала себя за плечо.

Герда запрыгнула.

– Ого, – улыбнулась ветеринар. – Воспитанная… Ну что, подруга, давай лечиться. Чего усыпляете-то? Саркома?

– Саркома, – ответил я. – Двусторонняя. В терминальной стадии.

– А с виду здоровая. Ладно, не мое дело. То есть… На уколы реагирует спокойно?

– Спокойно, кажется.

– Это хорошо, – ветеринар достала из шкафа шприц. – Послушная собака – это очень хорошо, это тебе повезло. Вот на прошлой неделе лабрадора приводили, так он тут по стенам бегал, еле успокоили.

Ветеринар поглядела в потолок.

– Собаки же не чувствуют… – Я поглядел на Герду.

Ветеринарша скептически рассмеялась.

– Я в этом немного разбираюсь, – сказала она. – Как-никак пятнадцать лет. Не чувствуют, ага…

Герда вздохнула.

Ветеринар стянула со шприца упаковку.

– Это что? – спросил я.

– Какая тебе разница? Две тысячи плати и свободен. Цивилизованно. Со снотворным.

– Зачем? – не понял я. – Снотворное-то?

– Так удобнее, – пояснила ветеринар. – И надежнее. Основной препарат в сердечную мышцу делаем, это не очень… Одним словом, если его без наркоза ставить, то могут возникнуть затруднения. Сейчас, больно не будет…

Ветеринар ловко кольнула Герду в заднюю лапу.

– Ну, вот и все.

Герда даже не дернулась, как стояла, так и продолжала стоять. Смотрела на меня. Ждала.

– Вообще, конечно, я бы таких собак запретила, – сказала ветеринар. – Напрочь. Потому что всегда одно и то же получается. Сначала вы их заводите, потом к нам ведете. Это в лучшем случае.

Я молчал. Герда смотрела на меня весело и спокойно, мы ведь пришли полечиться.

– Или выкидываете. – Доктор достала стетоскоп, приложила к левой собачьей лопатке. – Выкидываете, а они потом стаями на людей набрасываются… Я в Лесном живу, так там от них прохода нет никакого, вот все такие…

Доктор потрепала Герду по холке. Герда легла.

– Ну вот, пошло…

Герда закрыла глаза. Снотворное начинало действовать. То есть оно уже подействовало, Герда зевнула и вытянулась, и растеклась по столу. Доктор снова приложила к лопатке собаки стетоскоп и на этот раз слушала дольше, что-то пришептывая и присчитывая, наверное, пульс.

А я смотрел. И ничего не чувствовал, только холод в пальцах, онемение, расползавшееся выше по кистям…

Хотя нет, чувствовал, неправда. Странное ощущение – когда ничего нельзя исправить. Беспомощность.

– Пошло дело, кажется.

Ветеринарша сломала ампулу, набрала в шприц прозрачную жидкость.

– А это что?

– Это? Да какая тебе разница? Действует быстро, раз, и все. Сто процентов.

– А потом куда?

Ветеринар рассмеялась. Но невесело уже.

– Как куда? Заберешь.

– Куда я заберу…

– А куда хочешь. В канаву. Ну, или в лесу закопаешь. Охотники в лесу закапывают. А можешь на свалку просто, в мусор закинуть, никогда не найдут.

Тупо. Об этом я как-то не подумал. Я вообще плохо представлял, я вообще-то надеялся….

Плохо. Совсем. Я видел ее лапу, она подергивалась в такт угасающему пульсу. И когти. С каждым ударом сердца они стукали по металлу стола, дзинь, дзинь, дзинь. А мой пульс наоборот, бил в голову все сильнее и сильнее, я чувствовал, как в такт в затылке звенит тонкая, готовая лопнуть жилка. Темнота выползала из углов, свет блестел на хирургических инструментах, резал глаза, я…

Дзинь, дзинь, дзинь.

– Как вы мне все надоели, – зло сказала ветеринарша. – Заводите-заводите, а потом сопли распускаете, в обмороки валитесь… Эй, парень, не падай.

А я и не падал. Я стоял. Лучше бы упасть мне, но я стоял.

– Нашатырю, может, дать? – спросила докторша. – У меня есть на этот случай.

– Ага.

– Сейчас, найду. К форточке подойди, воздуха глотни.

Я направился к форточке, стараясь не очень сильно качаться, но качнулся, конечно, ухватился за железный медицинский шкаф. В шкафу лежали инструменты, старые, с облезшей хромировкой, пилы, долота, кусачки, вполне себе угрожающих размеров, наверное, для лошадей инструменты. Я ухватился за шкаф слишком сильно, шкаф наклонился, и инструменты вдруг с хищным лязганьем поползли в мою сторону, как голодные.

– Ты мне тут перебьешь все, – недовольно сказала ветеринарша. – Взрослый уже, а дрожишь.

Закрыл глаза. Нащупал рукой подоконник, надежный, бетонный, шершавый. Вцепился. Открыл глаза.

Тихо. Дзиньканье оборвалось. В окно был виден двор, заваленный строительным мусором, за ним щербатый кирпичный забор, за забором гаражи, много-много, железных, бетонных, лабиринт, в котором сдохли с тоски сто сорок Минотавров, за гаражами пыльные прожженные солнцем многоэтажки, увешанные тарелками, и где-то далеко река, впадающая в сонный океан, не беспечная, не священная.