– О-ла-ла! – восхитился Рейнар, должно быть, расслышав последние слова юной целительницы. – Мадемуазель, вы что же, суп из Беранже собираетесь варить? Боюсь, кусок мяса слишком проспиртован!

При этих словах «кусок мяса» открыл глаза и застонал. Лис собрался было еще что-то добавить, но тут Конфьянс окончила осмотр и произнесла весомо:

– Рана глубокая, но, кажется, легкое не задето. Мсье потерял много крови – вот что плохо! К тому же рана должным образом не обработана и повязка наложена из рук вон плохо. Но, полагаю, при хорошем уходе жизнь его вне опасности.

– Мадемуазель. – Д'Орбиньяк развел руками. – Я поражен и смят! Откуда столь фундаментальные познания в столь юном возрасте? Какой из университетов вы осчастливили своим присутствием?

– Не время для лести, шевалье! Я много времени провела в военных лагерях моего отца, а затем адмирала. В лаборатории мэтра Бригадини, учившего меня грамоте в замке Отремон, тоже было интересно. Мсье, прошу вас, если вы зашли только для того, чтобы посмотреть на раненого, оставьте нас. Здесь и так тесно. Сир, прошу извинить меня, но вас это тоже касается.

– Нас гонят, Капитан! Мы чужие… – начал было Рейнар.

– Мессир, – побледневшими губами проговорил дю Гуа. – Прошу вас, останьтесь.

– Как скажете, – тяжело вздохнул д'Орбиньяк. – Пойду искать по свету, где оскорбленному есть чувству уголок. Или хотя бы швеллер. «Кстати, капитан. Я собственно зашел сказать. Там внизу Мано бушует, шо тот „коктейль Молотова“ в желудке язвенника. И того гляди, плюнет на твое величество и пойдет изображать стихийное бедствие в ничего не подозревающий, спящий все еще спокойно населенный пункт. Какая муха его укусила, не знаешь? Он желает украсить стены своей сакли конечностями твоего подопечного и подкармливать ими местных скорпионов».

– «Дела сердечные! Рейнар, сходи, попытайся его успокоить».

– «Я попытайся?! Нет уж, спасибо. Он еще, чего доброго, и в необходимости моего существования усомнится. У тебя вон Глас Божий имеется. Вот пусть и обогреет мятущуюся душу…»

Грузный абориген-хозяин появился на пороге, держа в руках медный таз с плавающей в нем губкой. За ним шествовал молчаливый слуга с остальными требуемыми ингредиентами лекарства.

– Вот все, что вы просили, сударыня. Теплая вода, хлеб, козий жир, соль, лук. Быть может, еще что-нибудь нужно?

– Спасибо, почтенный. Пока больше ничего. Вы свободны! – скомандовала Конфьянс, едва оделяя взглядом трактирщика. – Идите! Раненому нечем дышать.

Я глядел на девушку, не так давно вырванную нами из замка Сен-Поль, и вновь узнавал ее так, точно видел ее в первый раз. Впрочем, она и до этого вечера не казалась мне оранжерейным цветком, выращенным лишь для того, чтобы радовать взор и обоняние досужих кавалеров. Но сейчас!.. И дело был не в том, что, как оказалось, наша юная спутница сведуща в искусстве врачевания. Нет. Этого как раз можно было ожидать. Всякая женщина, прожившая среди воинских шатре столько, сколько прожила мадемуазель де Пейрак, была менее или более осведомлена в лекарском ремесле. Та же Жози, принявшая из рук хозяина таз с водой, с немалой сноровкой теперь обмывала рану де Беранже. Но сила, которая чувствовалась сейчас в нашей юной спутнице… Мощь ее не поддавала описанию. Полагаю, сам отчим Конфьянс, храбрый адмирал Колиньи, невзирая на многие поражения, слывший велики вождем своих единоверцев и умудрявшийся даже в поражении диктовать свою волю королям, не превосходил в тот миг несгибаемой внутренней силой свою очаровательную приемную дочь.

– Ну, что же вы стоите? Идите! – вновь требовательно произнесла Конфьянс. – Прочь отсюда!

Вода, стекавшая по телу, должно быть, вновь привела в чувство Луи де Беранже. Он приподнялся на ложе и негромко, но властно произнес:

– Оставьте нас! Пусть даже я умру, но сейчас мне необходимо поговорить с королем с глазу на глаз!

– Ерунда, – отмахнулась строгая врачевательница. – Рана не опасная, просто запущенная. Сейчас мы ее обработаем, и через несколько дней вы уже будете на ногах. Вы молоды. У вас сильное тело. Все обойдется.

Особенно забавно звучало в ее устах утверждение: «Вы молоды», наверняка позаимствованное прелестницей у кого-то из знакомых лекарей, но в целом она была совершенно права.

Между тем трактирщик и его слуга, все еще переминавшиеся у двери в ожидании оплаты, услышав слова дю Гуа, требующего конфиденциальной беседы с королем, округлив глаза, выскользнули за дверь. Врачевание раненого их больше не интересовало.

– «Лис», – вызвал я своего друга. – «Видишь хозяина со слугой? Они только что выскочили из нашей каморки».

– «Ясное дело, вижу. И шо?» – поинтересовался Серж-Рейнар.

– «А то, что сейчас дю Гуа во всеуслышание сообщил, что я – король. Так что вся маскировка катится к чертям!»

– «Ага, а до этого, значит, наш кормилец и поилец все еще полагал, что перед ним итальянская баронесса со свитой? Шо ты дрейфуешь? Охолонь!»

– Рейнар! Если они заподозрят, что перед ними король Наварры, то сейчас же помчатся за стражей! Забыл, какое вознаграждение за наши головы обещают!

– «Да ну, забудь. Какая Наварра, кто ее видел? Ща все устроим. Ты король Дании, Иордании, Верхних Мхов и Трех Мостов – инкогнито».