Шрифт:
Мария продолжала рыдать, и Наполеон понял, что там, где льются слезы, его логика неуместна. Но как же утешить гостью?
— Я так ждал вашего прихода, мадам, — сказал он.
Банальнее слов невозможно было придумать, но и они дались Наполеону с трудом. Он никак не мог определить, кто же был перед ним. Обыкновенная плутовка? Кокетка? А может быть, просто порядочная и очень застенчивая женщина? Но тут нужно было четко понимать разницу между почтительностью к императору и банальной робостью. Первая заслуживала похвалы, вторая же — просто смешна. Нужно было быстро принимать решение, ибо от него зависела тактика его дальнейшего поведения. В сражениях это давалось ему легко, но тут все обстояло иначе.
— Когда же я буду иметь счастье убедить вас в моем расположении к вам? — с трудом выдавил из себя он.
Никакого ответа.
Человек, привыкший легко покорять сердца доступных женщин, никак не верил, что ему можно противиться.
— Наша встреча — это свидетельство моего к вам расположения, — продолжил он. — И если вы правильно его поймете, у вас не будет оснований опасаться…
Никакого ответа. Одни рыдания, которые уже начали немного раздражать императора.
— Вы, возможно, думаете, что подобное уединение вдвоем предосудительно и ставит в неловкое положение тех, кто на него решился…
Рыдания стихли, но ответа так и не последовало.
— А я, напротив, не вижу в этом ничего предосудительного и горячо мечтал оказаться с вами наедине…
Мария продолжала оставаться в явном смущении, но попробовала ответить:
— Это верно, сир, я немного смущена…
«Ничего себе, немного, — подумал Наполеон. — Да она устроила тут целый потоп!»
Некоторое время они сидели молча. При этом Наполеон неотрывно смотрел на нее и не выпускал ее руку из своих горячих рук. Неожиданно для самого себя он с пониманием отнесся к ее страхам и вдруг стал нежным. Он заговорил о ее любимой Польше и о своих планах вернуть ей независимость. Потом, чтобы хоть как-то разговорить ее, он спросил о графе Валевском:
— Скажите, мадам, почему вы вышли замуж за такого старика?
Мария уже не плакала, но и ответить что-либо адекватное не могла.
— По своей ли воле вы отдались тому, чье имя носите? — стал настаивать Наполеон, понимая, что эта тема имеет шансы получить продолжение. — Не из любви ли к его богатству и знатности?
— Нет, что вы, сир…
— Так кто же заставил вас соединить свою юность, свою едва расцветшую красоту с тем, кого вы бы ни за что не выбрали по собственному побуждению?
— Моя мать и старший брат хотели этого брака…
— Но такая жизнь должна быть жесточайшей мукой! — воскликнул император.
Ища подходящие слова, она попыталась найти убежище в религии:
— Узы, заключенные на земле, можно расторгнуть только на небесах…
И тут он не сдержался и начал смеяться, а она в ответ на эту неуклюжую жестокость снова заплакала, причем еще сильнее, чем раньше. И они, эти слезы, вновь растрогали императора, окончательно лишив его решимости.
И тогда слова сами полились из него. Он стал говорить, что ничего от нее не требует, что хочет, чтобы она просто побыла с ним немного, вот и все. Понимая, что бесчеловечно обольщать эту почти девочку в этот вечер, он стал утверждать, что очень хочет понять ее, что ее душа для него — неведомый плод. Он говорил, что женщина, желающая остаться верной своему нелюбимому мужу, для него — тайна, которую он хочет непременно раскрыть…
Мало-помалу Мария вновь перестала плакать и даже немного разговорилась. И время полетело незаметно в излияниях и уверениях с обеих сторон. Юная графиня еще и еще раз старалась уверить императора, что пришла к нему только потому, что питает полную веру в его обещание вернуть полякам прежнюю свободу.
Наполеон снова встал перед ней на колени и поцеловал ей руки…
На ее счастье, вдруг появился Дюрок. Наполеону предстояло работать всю ночь, и он сам приказал своему обергофмаршалу выполнить роль напоминающего сигнала. Дюрок осторожно постучал в дверь, и это был знак того, что свидание окончено. На сей раз Даная была спасена.
— Как, уже? — удивился Наполеон.
Потом, обратившись к Марии, он сказал:
— Ну что ж, моя сладкая трепетная голубка, осушите свои слезы, идите домой и отдохните. Не бойтесь больше орла, он не применит к вам никакой силы. Придет время, и вы сами полюбите его. А если вы в конце концов его полюбите, он будет для вас всем, понимаете, всем…
При прощании он помог ей завязать плащ, проводил до двери, но там, положив руку на щеколду и грозя не открыть, заставил ее пообещать, что это посещение не будет последним и завтра она придет снова.
Со следующего дня Наполеон продолжил свои ухаживания, о чем нам известно по его письмам Марии, которые воспроизводятся ниже. Опасаясь, что она не поймет его неразборчивый почерк, он продиктовал эти строчки секретарю и в конце под ними поставил свою подпись:
«Мне очень хочется увидеть вас, Мария, сегодня вечером, в восемь. За вами приедет карета <…> Надеюсь, сегодня вечером я смогу вам сказать, как вы меня вдохновляете, а также о тех досадных помехах, с которыми я столкнулся…
Тысяча поцелуев в губки моей Марии».