— Я заставил Пруссию оставить ту часть вашей страны, которую она узурпировала, со временем образуется остальное. Сейчас нельзя сделать всего, да и момент неподходящий. Нужно набраться терпения. Политика — это веревка, которая может лопнуть, если ее слишком сильно натянуть. В ожидании этого момента формируются ваши политики. Вон сколько их у вас! Вашей стране не занимать достойных патриотов. Да и опытных рук у вас хватает, я с этим согласен. Из всех пор ваших храбрецов проступают честь и отвага. Но этого мало. Нужно еще большее единодушие.

Фредерик Массон констатирует:

«Отныне — это связь, если можно так назвать ее обыкновение каждый вечер являться во дворец, с пассивной покорностью принимать ласки, за которые она ждет награды; если она и отдалась или, вернее, позволила взять себя, то не за такие пустяки, как назначение временного правительства, создание эмбриона армии и присоединение нескольких рот легкой кавалерии к охране французского императора. Плата, которая одна только могла бы удовлетворить ее, оправдать в собственных глазах, это восстановление Польши как нации и государства. Не умея притворяться, казаться любящей, когда сердце не испытывает ничего, не умея симулировать страсть, которой не знала ее целомудренная душа, она не имеет никаких данных, чтобы подчинить себе любовника и руководить им, и не способна же скрыть от него, каков единственный стимул, которому она повинуется. Каждый вечер она сводит разговор на то, чем постоянно занята ее мысль; он утешает ее, обнадеживает, даже обещает, но все — в счет будущего, будущего, мучительную пытку которого она предвидит».

Хотя Мария Валевская и изменила мужу, и это стало так же хорошо известно, как и любое другое скандальное событие той эпохи, ее репутация пострадала сравнительно мало. Другие неверные жены заводили любовников главным образом для увеличения собственного благосостояния или ради чувственных радостей. Что же касается поведения Марии, то оно в значительной мере было самоотверженным и романтичным. Она изменила супругу только с одним мужчиной, и думала она при этом только о благополучии своей страны.

Великий знаток человеческих душ Андре Моруа утверждает:

«Поведи себя Наполеон как освободитель Польши, и народ был бы с ним. Прекрасная графиня Мария Валевская принесла себя в жертву (без особого отвращения) и отдалась ему из патриотизма, чтобы он освободил Польшу».

За исключением мужа, которого она вынуждена была оставить, все наперебой ухаживали за ней, но не как за фавориткой, а как за жертвой, потому что для всех было очевидно, как она должна была страдать и насколько она заслуживала уважения, почтения и сожаления. Даже родные сестры ее мужа взяли ее под свое покровительство. По словам Фредерика Массона, «если бы она захотела, то могла бы занимать в Варшаве первое место, и, будь она иной, она была бы там царицей. Тогда она имела бы врагов, теперь же, так как она держится в тени, ее не боятся, ей меньше курят фимиам, но зато относятся с большим сочувствием».

Одна лишь злоязычная Анна Потоцкая оказалась иного мнения. Она писала:

«Мы были все очень огорчены, что женщина нашего общества проявила столько легкомыслия и защищалась так же слабо, как крепость Ульм [5] ».

Читая подобные «откровения», невольно соглашаешься с Жаном-Батистом Массильоном, говорившим, что «язык завистника пачкает все, до чего бы он ни прикасался».

Да, Мария Валевская уступила Наполеону не по любви, а потому, что согласилась с железной логикой политиков и патриотов. Можно сказать, что ее совратила дипломатия. И поначалу она думала только об интересах Польши и была уверена в том, что император французов сделает ее родину независимой. Ее любовь к Наполеону лично пришла позднее…

Как писала великолепная Жорж Санд, даже самая чистая совесть иногда «сбивается на ложные, извилистые тропы», а «женщина с впечатлительной душой, вступившая на суровый, немыслимо трудный путь долга», не может «не входить ежечасно в сделку с требованиями этого долга». Это выглядит невероятно, но в последующие дни привязанность Марии к Наполеону все возрастала и возрастала. Она уже больше не думала ни о муже, ни о своем, как она еще совсем недавно считала, позоре. Она жила в ожидании новых визитов к императору. Так уж получилось, что к восемнадцати годам она познала лишь любовь своего старика-мужа, а 37-летний Наполеон был полон сил, хотя и не слишком хорошо был развит физически.

Теперь Мария расположилась в его дворце, как официальная любовница. Их с Наполеоном свидания становились все более долгими и бурными. Они уже не пытались обманывать себя относительно истинной природы владевшего ими чувства и не страшились самых пламенных порывов.

Совместных вечеров у них было много. При этом Наполеону недостаточно было видеть молодую графиню с глазу на глаз; он требовал, чтобы она бывала с ним и на всех званых обедах, на всех празднествах, на которых он должен был присутствовать.

— Это тебя удивляет? — спросил ее однажды Наполеон.

В ответ она рассмеялась.

— Пойми, — нежно сказал ей император, — мне досталась честь повелевать народами. Как бы тебе объяснить… Я был простым желудем, а стал дубом. Я властвую, я у всех на виду, за мною наблюдают. И мне завидуют. Это положение заставляет меня иногда играть роль не совсем естественную для меня, но я обязан ее выполнять. Но если для всех я представляю собой могучий дуб, то с тобой мне нравится быть простым желудем. Но разве я могу под взглядами целой толпы вдруг взять и сказать тебе: «Мария, я люблю тебя»? Не могу. Но мне всегда, когда я тебя вижу, хочется сделать именно это…