— Как прозевал? Да ее здесь и не было!

Пахомыч в недоумении развел руками:.

— То есть как не было? Куда же она девалась? Я весь лесок исходил. — Он покачал головой. — Пойду еще похожу.

Пахомыч снопа скрылся в лесу. Но вскоре откуда-то издали он позвал меня. Я поспешил к нему. Старик стоял у самой опушки.

— Погляди-ка, Лексеич, что наша лиса ночью придумала! — сказал он, указывая на снег.

Я подошел. Из чащи леса к опушке вел лисий след, но, не доходя шагов пятнадцать до флажков, вдруг прерывался.

В этом месте виднелась куча свеженарытого снега: как будто лиса закопалась в сугроб, да там и осталась.

Видя мое недоумение, Пахомыч показал на опушку.

Я взглянул: шагах в десяти за флажками виднелась другая такая же куча снега, и прямо из-под нее уходил в поле лисий след.

Тут я все понял. Бродя ночью по лесу, лиса везде натыкалась на флажковую цепь. Как же выбраться из такой засады? Лиса по-своему решила эту трудную задачу: выкопала в снегу ход под флажками, проползла под снегом «страшное место» и ушла в поле.

Так и вернулись мы с охоты ни с чем. Перехитрила нас, плутовка! И перехитрила-то как! По-своему, по-звериному.

Шел я однажды зимою по лесу.

Было особенно тихо, по-зимнему, только поскрипывало где-то старое дерево.

Я шел не торопясь, поглядывая кругом.

Вдруг вижу — на снегу набросана целая куча сосновых шишек. Все вылущенные, растрепанные: хорошо над ними кто-то потрудился.

Посмотрел вверх на дерево. Да ведь это не сосна, а осина? На осине сосновые шишки не растут. Значит, кто-то натаскал их сюда.

Оглядел я со всех сторон дерево. Смотрю — немного повыше моего роста в стволе расщелинка, а в расщелинку вставлена сосновая шишка, такая же трепаная, как и те, что на снегу валяются.

Отошел я в сторону и сел на пенек. Просидел минут пять, гляжу — к дереву птица летит, небольшая, поменьше галки. Сама вся пестрая — белая с черным, а на голове черная с красным кантиком шапочка. Сразу узнал я большого пестрого дятла.

Летит дятел и несет в клюве сосновую шишку.

Прилетел и уселся на осину; да не на ветку, как все птицы, а прямо на ствол, как муха на стену. Зацепился за кору острыми когтями, а снизу еще хвостом подпирается. Перья у него в хвосте жесткие — крепкие, как подпорки.

Сунул свежую шишку в ту расщелинку, а старую вытащил клювом и выбросил. Потом уселся поудобнее, оперся на растопыренный хвост и начал изо всех сил долбить шишку, выклевывать семена.

Расправился с этой, полетел за другой.

Вот почему под осиной столько сосновых шишек очутилось!

Видно, понравилась дятлу эта осина с расщелинкой в стволе, и выбрал он ее для своей «кузницы». Так мы, натуралисты, называем место, где дятел шишки расклевывает.

Засмотрелся я на дятла, как он своим клювом с размаху шишки долбит. Засмотрелся и задумался:

«Ловко это у него получается: и сам сыт и лесу польза. Не все семена ему в рот попадут, много и разроняет. Упадут семена на снег. Какие погибнут, а какие весной и прорастут.

Может, из той шишки, что сейчас дятел долбит, тоже семечко на землю упало, и вырастет из него деревцо, сперва совсем маленькое, а потом окрепнет, возьмет силу и потянется вверх, к высокому, вот как сейчас надо мною, голубому небу…»

Стал я вокруг себя оглядываться: сколько их тут из-под снега топорщится! Кто их насеял? Дятел, клесты или белки, или ветер семена занес?

Едва выглядывают крохотные деревца, чуть потолще травинок. А пройдет тридцать-сорок лет, и поднимется вот на этом самом месте молодой сосновый бор.

Заповедник — это такое место, где воспрещается всякая охота и животные спокойно разводятся, как в огромном зоопарке, только не в клетках, а на полной свободе. Такие заповедники необходимы, чтобы сохранить в природе ценных животных — соболей, бобров, котиков, лосей… В одном из таких заповедников я служил научным сотрудником.

Наш заповедник находился среди лесов и болот, в которых водились самые различные звери и птицы. На берегу небольшой лесной речки стоял домик, где жили мы, сотрудники заповедника.