«Сейчас бы сидел так же», — с горечью и одновременно с волнительной надеждой оттого, что про него это не так, подумалось ему о себе.

Усадив Ольгу на скамейку и пристроив рядом с ней оба чемодана, Земцов спокойно сам направился к стоящей чуть в отдалении от них группе германских военных. До Ольги донеслись обрывки их завязавшейся беседы. Поджав губы и стараясь не выдать своего волнения, она смотрела, как Земцов непринужденно разговаривает с немцами. Вот он достал папиросу, кто-то из германцев услужливо щелкает зажигалкой. Земцов благодарственно кивает, говорит что-то еще, поворачивается в сторону Ольги и делает ей легкий кивок. Ольга сначала непринужденно слегка улыбается в ответ и лишь потом осознает это. Понимая, что выражение лица вот-вот выдаст ее, у нее хватает сил отвернуться в сторону якобы со скучающим видом…

Земцов вернулся, подхватил чемодан. Они переместились на другую скамью в более безлюдном месте.

— Вы не поверите, но я достал билеты, — будто бы невзначай оглядевшись по сторонам и убедившись, что никто не может их слышать, негромко проговорил он. И добавил с легкой улыбкой на губах: — Русские золотые монеты по-прежнему здесь в ходу.

— Вы прекрасно держались, — с нескрываемым восхищением посмотрела на него Ольга.

— Правда? — просто взглянул на нее Земцов и, сняв фуражку, достал платок, медленными движениями промокнув им лоб. — А мне показалось, я весь взмок.

— У вас прирожденный талант для подобных авантюр, — подтвердила Ольга. — Только…

— Что — только?

Ольга подняла на него глаза, в которых блестели слегка насмешливые искорки:

— Только я не ваша невеста из Эльзаса, с которой вы выхлопотали отпуск после вашей контузии, как вы вещали этим господам.

— А вы знаете немецкий гораздо лучше, чем признавались в этом поначалу, — чуть улыбнулся Земцов. И, немного покраснев, проговорил:

— Простите великодушно. Но у меня в кармане ни одного документа. Приходится импровизировать на ходу.

Удивительно, но им удалось тогда покинуть крепость. Двигаться прямо на восток было немыслимо, неправдоподобно и слишком рискованно. Они уехали в северном направлении. Потом были пыльные дороги Польши, небольшие городки с постоялыми дворами, снова железная дорога. Они шли, ехали, пережидали, шли и ехали снова. Земцов обменял часть русских денег на марки и расплачивался ими там, где русские монеты могли бы вызвать подозрение. На небольшой станции на вторую неделю их необычайного путешествия Земцов отправился узнать о поезде в нужном для них направлении. То, что германский патруль во главе с офицером проверяет документы у всех военных поголовно, Ольга заметила сразу. Обернулась — с другой стороны как раз навстречу патрулю появилась фигура Земцова в форме немецкого лейтенанта. Вернув документы какому-то гауптману и козырнув ему, начальник патруля уверенными шагами двинулся прямиком к Земцову. За ним следовали двое солдат с винтовками за плечами. Подхватив свой чемоданчик, Ольга бросилась им наперерез.

— Гюнтер! Гюнтер! — издалека закричала она, называя Земцова первым пришедшим на ум немецким именем.

Патруль не дошел до Земцова шагов пять, когда Ольга промчалась мимо них и с размаху бросилась Земцову на шею. Ее чемоданчик брякнулся под ноги начальнику патруля, а Земцов, обнимая ее за талию одной рукой, другой пытался взять под козырек. Весь его вид изображал крайнее смущение. Немцы окружили их с совершенно растроганными лицами. Один из солдат поднял и поставил рядом с Ольгой ее упавший чемодан. Начальник патруля растянул губы в сентиментальной улыбке и сделал Земцову, который якобы пытался что-то нашарить рукой за бортом своего мундира, останавливающий жест. Не проверив документы, патруль в полном составе проследовал дальше, гулко печатая шаг.

— Благодарю вас, — не глядя на Ольгу и продолжая провожать взглядом уходящих германцев, проронил Земцов.

Он все еще придерживал ее за талию одной рукой. Ольга опустила глаза и увидела, как второй рукой Земцов незаметно застегивает кобуру, которую успел расстегнуть, пока они изображали бурную встречу на перроне.

— Прошу, — протянул он ей согнутую в локте руку и, заглянув в глаза, не произнес, а теперь буквально выдохнул:

— Спасибо большое…

Больше они не стали искушать судьбу, решив, что эта железнодорожная поездка по занятой противником территории станет последней. Сойдя с поезда на небольшом провинциальном вокзальчике, совсем целом, будто бы и не прокатывалась через него война, они пошли по длинной улице вниз. Земцов подождал Ольгу в подворотне, пока она разговаривала с сухонькой старушкой, торговавшей на перекрестке цветами.

— Наши войска оставили город неделю назад, — сообщила Ольга новости, которые ей удалось узнать. — Еще позавчера на востоке была слышна сильная канонада.

Земцов кивнул, вытащил из-за спины букет полевых цветов и протянул их своей спутнице.

— Когда вы успели? — искренне изумилась Ольга. — Откуда, здесь?..

Земцов снял фуражку, взъерошил себе ладонью волосы на виске и, ничего не сказав, только загадочно улыбнулся. Ольга взяла букет и спрятала в нем свое лицо.

В лавке на окраине городка они купили продовольствие. Деньги подходили к концу. Сверившись по карте, Земцов рассчитывал преодолеть остаток пути через начинающийся за городком глухой лесной массив. Судя по всему, линия фронта плавала. Не могло такого быть, чтобы при вновь на некоторое время возобновившейся здесь маневренной войне им не представилась бы возможность перейти ее и оказаться у своих…

Они шли еще почти неделю, а канонада впереди то приближалась совсем близко, то отдалялась, делаясь едва слышной. Несколько раз на лесных дорогах ими были замечены маршировавшие на восток воинские части — все еще германские. Земцов, продолжавший идти в немецкой форме, поостерегся появляться перед ними в прифронтовой полосе. Да и не было в этом такой острой необходимости. Картина происходящего перед ними вырисовывалась более или менее ясная. Расположившись отдыхать на закрытой со всех сторон высокими деревьями лесной полянке, они доедали последний оставшийся у них хлеб. Ольга аккуратно собрала разбросанные на разостланной между ними косынке хлебные крошки. Земцов, сидя на пеньке и расстегнув верхние пуговицы мундира, наблюдал, как она, поджав губы и вставив в них заколки для волос, заплетала свою темно-русую косу. Он знал из ее рассказов, что она добровольно отправилась на фронт. Что отец ее был земским доктором, а на японскую войну пошел полковым врачом. Был тяжело ранен на реке Шахэ, вернулся домой, продолжил свою медицинскую практику. Знал, что через несколько лет после японской кампании у отца Ольги открылась старая рана, от которой он вскоре умер. И никто, даже он сам, не мог помочь. Сдвинулась пуля, которую невозможно было извлечь из груди. Будучи отличным доктором, отец знал, что умирает, но с этим ровным счетом ничего нельзя было поделать. И до последнего продолжал помогать своим пациентам. А за год до этой войны умерла ее мать.