— Подбросьте до Варшавки, — попросил отец Витяя, поздоровавшись с машинистами.

— Милости просим! — охотно согласились те.

Столь сурово начавшийся день закончился увлекательной поездкой на паровозе. Рассортировав дома грибы, Серега получил в руки корзину с отборными подберезовиками.

— Матери отнеси.

— Спасибо, дядя Федот.

Потом они всей семьей еще долго вечерами чистили и сушили набранные грибы. Витяй вспоминал, что грибные супы мать варила им до следующей весны. И Серега приходил чистить и забрал еще не один мешочек с сушеными грибами, из тех, что они приносили со своих предыдущих поездок в лес…

Воспоминания о доме и детстве как-то незаметно ободрили и успокоили Витяя одновременно. Когда к вечеру Барсуков подал команду к выдвижению, Коломейцев пошагал по лесной тропинке с прочной уверенностью, что они выберутся. Непременно выберутся.

Земцов проявил пленку и напечатал фотографии. Был конец июля 1941 года. Немцы взяли небольшую паузу в своем наступлении на этом участке фронта. После боев по реке Великой «бранденбуржцев» расположили в занятом частями вермахта Пскове. Теперь они уже несколько дней квартировали в небольшом особнячке, стоявшем на одной из тихих улочек, за деревянным забором с яблоневым садом под самыми окнами. Видимо, при Советской власти в этом некогда дворянском гнезде располагался дом пионеров или нечто в подобном роде. На дверях висели таблички с названиями всевозможных кружков. Проходя мимо двери, за которой, судя по надписи, располагался кружок любителей фотографии, Земцов вспомнил о катушке с пленкой, отданной им на третий день войны советским офицером-танкистом. Сходил в большую комнату, сплошь завешанную красными вымпелами, барабанами и горнами, — в ней расположился личный состав их подразделения. В углу лежали его советская униформа и снаряжение. Земцов расстегнул нагрудный карман гимнастерки — катушка была на месте. Переложив ее в карман немецкого мундира, в которые пока что обратно переодели «бранденбуржцев», он направился в фотолабораторию. В ней оказалось нетронутым все необходимое для проявки и печати фотографий. Притворив за собой дверь, он принялся за работу.

— У вас недурно получилось, — одобрил Кнапке, вечером разглядывая готовые фотографии.

— Благодарю, — отозвался Земцов. — В молодости увлекался.

Кнапке еще раз перебрал фото, задумчиво потер указательным пальцем кончик носа. Отбросил их на стол и, подводя итог, развел руками:

— Общие планы. Все эти экземпляры советской техники уже в наших руках. С точки зрения разведки — ничего интересного.

Земцов пытливо разглядывал изображенных на фото людей — только вышедшие из боя, стоят на фоне громадного танка, с расстегнутыми воротниками, у кого-то снятые головные уборы. Открытые взгляды, хорошие русские лица.

Понаблюдав, как внимательно разглядывает фотографии Земцов, Кнапке произнес:

— Оставьте снимки себе.

Земцов поднял на него глаза. Произнес чуть иронично:

— Спасибо. Вы чрезвычайно любезны.

Ночью Земцов долго не мог заснуть. Перед глазами у него стояла совсем другая фотография. По известным причинам он сейчас не имел ее с собой. Хотя бережно хранил в своих личных вещах вот уже без малого четверть века. На том фото были запечатлены он и Ольга. Карточка была сделана в Петрограде в конце 1916 года, вскоре после их свадьбы. Он — только что произведенный в очередной чин поручика. Она — снова в платье сестры милосердия. Обычный для столицы империи военного времени снимок. И такой дорогой для них лично…

На военной службе Александр Земцов оказался осенью 1914 года. Как только в военных училищах начался набор на ускоренные четырехмесячные курсы подготовки офицеров, он без колебаний сменил студенческую тужурку на юнкерскую косоворотку. Земцов был принят во Владимирское военное училище, что располагалось в районе Малой и Большой Гребецких улиц Петербургской стороны. В университете ему оставалось отучиться последний год. Уже зимой 1915-го, явившись в увольнение домой в шинели с белыми погонами с алой выпушкой и алым вензелем Великого Князя Владимира Александровича, после чая в родительской квартире на Загородном проспекте, Земцов накинул на плечи свою старую студенческую шинель. Постоял в ней перед зеркалом в прихожей и, усмехнувшись, повесил обратно на крючок.

— Военная форма идет тебе больше, — отчего-то улыбнувшись чуть грустно, произнесла мать.

— Не забудь, что тебя ждет диссертация в университете, — напомнил отец, выходя в коридор и раскуривая свою неизменную, хорошо знакомую Земцову с детства трубку.

— Надеюсь, воин-победитель сможет рассчитывать после окончания войны на некоторые послабления в учебе… — с шутливой выжидательностью вскинул брови Земцов.

— Даже не надейся, — с шумом засопел трубкой отец. — Все будет на общих основаниях.

Земцов-старший являлся уже долгое время профессором столичного императорского университета. Впрочем, ни в каких послаблениях его сын не нуждался — в университете учился Александр блестяще.

После производства в офицеры Земцов заезжал в квартиру на Загородном проститься с родителями в той же самой шинели. Яркие юнкерские погоны на ней сменили погоны прапорщика — каждый с одинокой звездочкой на одном просвете. Было холодно. На вокзал он попросил его не провожать. По Варшавской железной дороге в первой половине 1915 года прапорщик Земцов отбыл из столицы к месту своей службы. Он был определен в Польшу, в формировавшуюся в крепости Новогеоргиевск 114-ю пехотную дивизию, в 453-й пехотный Пронский полк.

Конец весны и половина лета 1915 года прошли в обычных гарнизонных буднях. Ситуация на фронте в то время постепенно ухудшалась. Немцы сосредоточили мощные группировки своих войск на Востоке. «Польский мешок» в силу своей конфигурации и местоположения являлся одной из основных сфер приложения германских военных усилий. Прежде всего под техническим перевесом противника, испытывая недостаток в вооружении и снабжении боеприпасами, русская армия была вынуждена, упорно сопротивляясь, медленно отходить. Становилось очевидным, что крепость Новогеоргиевск в самое ближайшее время будет осаждена неприятелем. С середины августа начались артиллерийские обстрелы и пехотные атаки. Крепость даже бомбили с воздуха. Впрочем, назвать усилия германцев чрезвычайно успешными во всех отношениях пока что было нельзя.