Хозяин отпил перебродившего эля и зычно отрыгнул. Уль улыбнулся слушателям, которые не обращали на него никакого внимания, выставив на обозрение усы из пенной браги.

Мимо Лотта то и дело сновала побитая жизнью женщина в расхлестанных одеждах, не скрывающих проступающие под кожей ребра и обвисшую грудь. Женщина как во сне двигалась мимо гостей, предлагая провести с ней ночь за еду. Но все отворачивались, видя, что за спиной она несла корзинку, в которой посапывал грудной младенец. Им нужна была любовница, не голодающая мать.

– В один из таких безрадостных дней, клянусь моей хилой душонкой, - Уль осенил себя святым знаком и набожно посмотрел в оконный проем, словно ожидая, что вот-вот тучи разойдутся и сквозь щели в досках улыбнется закатное солнце. Боги и не подумали снизойти к смертному. Уль откашлялся и торопливо продолжил.
– Я увидел ее, Святую Элайзу. Она пришла ко мне. Вся в золоте, посмотрела люто и хвать за горло! Она душила меня, приговаривая, что старому пьянице не место в ее обители. Святая сказала, что я должен взяться за ум и начать сам заботиться о себе, и если уж так жду милости богов, то можно считать, что я ее уже получил.

Уль расхохотался, держась за увесистое брюшко. Гости робко заулыбались.

– Может, мне и привиделось. Что во хмелю не бывает. Но с тех пор я взялся за ум. Матушка Каль родила еще двоих сыновей, Терция и Квадроса. Сорванцы, все в отца, - усмехнулся в пенные усы хозяин и погрозил младшим сыновьям увесистой лапищей.
– Пентаклес должен был стать пятым сынишкой в семье, но Аллана не захотела облегчить старую женщину от бремени и забрала обоих на небеса. А мы остались на грешной земле, ага. Я и четыре правицы, которые унаследуют после отца эту божью обитель.

– Но не думайте, что мы богохульники какие-то, - одернул себя Уль.
– О нет, путники. Мы как бы тоже своего рода монахи. Ставим свечи Святой Элайзе, благодаря за каждого путника, приходящего в нашу обитель. И вы обязательно поставьте, без святой вы мокли бы сейчас под дождем. А я вам за это сладкого настоя налью. Крепким сном сразу заснете, зуб даю.

Кое-кто и правда заспешил к незаконченному памятнику, остальные перешептывались, решая, как им следует поступить. Кэт хмыкнула и пробубнила что-то под капюшоном.

Лотт не обратил внимания. Он искоса наблюдал за сидящими у края стола людьми. Угрюмые, поросшие густыми курчавыми бородами, они весь вечер смотрели только на Квази.

Недобрый взгляд, Лотт видал такие. Ничего хорошего от них ждать не стоит. Особенно ему не нравился предводитель. Он один из группы был при оружии. Меч мирно покоился на столешнице, но мужчина иногда проводил по рукояти пальцем, словно ласкал женщину. Конечно, он был наемником, человеком, который добывал пропитание только оружием. И, судя по перстню с застрявшим в кривой оправе янтарем, это занятие приносило неплохую прибыль.

– А скажите, добрый Уль, - мягко спросила Квази.
– Нет ли поблизости какого-нибудь брода или переправы? Мы держим путь в Делию, но плохо знаем эти места.

Уль прокашлялся. Придал себе серьезный вид, пригладив остатки волос, такие же сальные, как и у сыновей. Он с минуту жевал губу, но потом вполне уверенно ответил:

– Отчего же ему не быть то? Где есть люди, там всегда есть пути. Делия, говорите? Что ж, если поедете по северной дороге, через две недельки будете в Лучезарной Заводи. Хороший город, лорд Уоллэндский держит всех по струнке. Правда находится он меж Глиняной и Каменной. Хоть через них и есть каменные мосты, но они в это время могут быть закрыты. Каждый год кого-нить с моста смывает. Погода на дворе сами видите какая. Придется чутка погодить, ага.

При упоминании Каменной Лотт только что не взвыл. Он всерьез подумывал, что ее создал Зарок, и текла в ней не вода, а слюна мерзкого бога.

– А есть ли окольный путь?
– спросил он хозяина.

Уль уже открыл рот, чтобы ответить, но тут главарь наемников не выдержал. Он грохнул кулаком по столу, опрокинув наполовину пустой кубок, и подался вперед, нависая над посетителями.

– Может быть другие и готовы терпеть подле себя иноверную тварь, но я молчать не буду.
– Он неспешно потянул меч из ножен, показывая кривым, неправильно сросшимся после перелома пальцем в сторону Квази.
– Я не забыл, как имперцы потрошили ваши животы тогда, в Столетней Войне. Мы прижали бы ваше семя к ногтю, если бы не червоточины. Если бы не отродья Зарока, падальщики.

– Оставь прошлое мертвецам, путник, - спокойно ответила Квази.
– Война окончена и нет в ней победителей. Только проигравшие.

– Ишь, как по-нашему лепечет, - гнул свое наемник.
– Складно, сладко. У южан можешь щебетать, в Святых Землях перед монахами юбку задирай, а здесь сиди и помалкивай, сука. Или укорочу твой гнусный язык.

Словно по команде вскочили со скамей его приятели. Засверкали длинные кинжалы и ножи. Женщины заголосили, забившись под стол. Квази сидела, не двигаясь, как мраморная статуя. Мимо, словно призрак, прошла женщина с грудным младенцем за спиной, снова и снова предлагая свое тело в обмен на еду.