– А что еще она говорила? Где ее сейчас найти, не знаете? – стала тормошить его журналистка.

– Понятия не имею, – покачал он головой. – Но она сразу предупредила, что меня знать не знает, и вообще, чтобы к ней больше не ходил и никого не посылал. Сказала, я хоть и старая, а еще пожить хочу.

– Хм. Ладно, спасибо вам большое. Когда передача будет готова, я вам позвоню, а если вы захотите в ней поучаствовать, то наш канал оплатит вам дорогу и гостиницу, – предложила Женя, поднимаясь, но по лицам супругов ясно было видно, что к такому подвигу они не готовы.

– Ну, ты меня загоняла! – Оператор Дима сидел на скамье в зале ожидания Ленинградского вокзала, вытянув натруженные ноги и откинув голову на сиденье. – Есть хочу, спать хочу! В гостиницу хочу!

– А придется топать на перрон! – сладеньким голоском возвестила Женька. – Наш поезд через двадцать минут отходит, так что топай давай. Там и поспишь, и поешь, и вообще, у нас двухместное купе, не хуже пятизвездочной гостиницы. А уж как Трупп будет рад, что на отеле сэкономил! Может, даже премию выпишет!

– Ага, выпишет, а потом догонит и еще и выговор выпишет за купе, – не проявил должного энтузиазма Дима. – Противная ты, Женька, нет чтобы за казенный счет лишние сутки в столице погулять, так она домой прется!

– Прости, Димочка, в другой раз, а сейчас у меня эфир горит ясным пламенем. Мне работать надо! – подхватила его под руку девушка и потащила на перрон.

Она тоже была ужасно голодной и уставшей, но в отличие от Димы, ей было необходимо вернуться в Петербург как можно скорее.

– И почему это москвичи такие негостеприимные? – ворчал Дима, бредя за Женькой к поезду. – Хоть бы один предложил приезжим журналистам пообедать. Помнишь, как у Метелкиных запеченной рыбой пахло?

– Помню. А помнишь, как Сапуновы со стола убирали, когда мы явились? У них так аппетитно жареной картошечкой пахло, – мечтательно проговорила Женя, лавируя в плотном, несмотря на позднее время, потоке пассажиров, спешащих на платформу.

– И хоть бы один угостил, – снова обиженно заметил Дима.

– Им не до того было, – вступилась за москвичей Женя. – И потом, мы не в гости приезжали, а по делу, – высматривая свой вагон, заметила она рассеянно.

– Да, по делу, но еще Баба-яга говорила, сперва напои, накорми, в баньке попарь, а уж потом…

– Это не Баба-яга говорила, а Иван-царевич, – перебила его Женька, – и говорил потому, что мужик был, а вы все любите, чтобы с вами носились, как с дареной торбой, ухаживали, все на блюдечке да с поклоном подавали. – Неизвестно почему, но замечание оператора ее задело, и она раздраженно закончила: – А какое, спрашивается, Бабе-яге до него дело, до царевича? Это ж он к ней притащился за помощью, а не она к нему. Сам жену проворонил, сам сглупил, ему люди помогают, а он еще и ломается: «напои, накорми», а огород старушке прополоть не желаете? Или дров, скажем, наколоть?

– Женька, ты чего так взбеленилась? Я же просто так, в шутку, – заволновался Дима, озираясь тревожно по сторонам. А Женька вдруг опомнилась и сообразила, что они стоят посреди перрона, мешая спешащей к вагонам публике, и рядом с ними уже собралась небольшая толпа зрителей.

– Да это я так, роль новую репетирую. Сказка на новый лад, – громко объяснила она, обращаясь к любопытствующим.

– Какая еще сказка? – не врубился Дима, стоя как монумент.

– Такая, – сердито буркнула Женя, подталкивая его в спину. – Шевелись давай, а то пассажиры весь чай выпьют и нам ничего не останется, а я сосисок в тесте купила.

– Правда? – оживился Дима и споро зашагал в конец поезда. – Умница, а то я до сих пор вспоминаю, как у Харченко дома домашней бужениной с чесночком пахло. Я чуть ковер слюной не закапал, думал, угостят.

– Ага, держи карман шире, – кивнула журналистка. – Я вот, если честно, на Огаревых большие надежды возлагала. Такие люди приятные были, вежливые, интеллигентные, думала, уж они-то точно сообразят нас чаем угостить, куда там.

– Это те, у которых мать умерла? – уточнил Дима, сверяясь с билетами, прежде чем влезть в вагон.

– Ну, да, – кивнула Женя, вскарабкиваясь на высокую ступеньку.

– Не. Я на этих не рассчитывал. Ты видел, как их «вторая мама» губы поджимала, когда папаша первую жену вспоминал? – не согласился Дима, забираясь вслед за ней в вагон.

– Ну и что. Но девицы уже взрослые. Одной двадцать, другой двадцать три, могли бы и сами сообразить. А вторая жена мне тоже не понравилась, мерзкая баба, сразу видно – эгоистка до мозга костей. Но что-то у нее не так. Характер свой она до сих пор при себе держит. Заметил? – обернулась к нему Женя.