Витус улыбнулся:

— Я не забыл, но давайте сначала все вместе поедим. После того как мы возблагодарим Господа за еду и питье, я охотно поведаю вам все. Только не один. Магистр должен будет помочь мне, иначе я половину забуду.

Маленький ученый прищурился:

— С огромным удовольствием. Если бы только мои новые бериллы были удачнее сделаны! Для рассказа они мне, конечно, не нужны, но этот генуэзский шлифовальщик стекла оказался не слишком искусным мастером.

— Генуя? — воскликнул августинец. — Вы и там, значит, побывали? О Господи, сеньоры, похоже, вы объехали полмира, а я даже не добрался до Сантьяго-де-Компостелы!

Витус рассмеялся:

— Всему свое время, святой отец. А теперь к столу, Коротышка уже приготовил еду.

Прошло немало времени, уже забрезжил рассвет следующего утра, когда любопытство отца Эрнесто было наконец более-менее утолено. Слушая истории, которые поочередно рассказывали то Витус, то Магистр, а иногда и Коротышка, он не уставал изумляться и в конце концов произнес:

— Сколько же вам пришлось всего преодолеть, кирургик, чтобы все-таки получить доказательство вашего знатного происхождения! Признаюсь, окажись я в вашей ситуации, я бы места себе не находил, пока не попал в Камподиос. Скажите, а почему бы вам не одолжить где-нибудь лошадь и не помчаться вперед? Вы бы за несколько дней добрались туда. Ваши товарищи ведь и сами нашли бы дорогу.

— Конечно. — Витус подавил зевоту. Августинец, несмотря на поврежденную ногу и преклонный возраст, был бодр, как лань. Все время задавал вопросы, удивлялся, опять спрашивал и слушал с горящими глазами. — Конечно, святой отец. Но я никогда бы не сделал этого. Я останусь с друзьями, и друзья останутся со мной. И если вы внимательно слушали наши истории, то не могли не понять, что таков наш принцип.

— Да-да, разумеется.

Витус с радостью отметил, что теперь и монах широко зевнул. Однако радость его была преждевременной, потому что сразу же последовал очередной вопрос:

— Вы еще остались моим должником, кирургик. За вами описание путешествия из огненного кольца в Пьяченцу и Геную, а оттуда морем в Барселону. Но боюсь, уже слишком поздно, чтобы ожидать продолжения рассказа.

— Я вам расскажу все позже, святой отец. Когда мы отправимся в совместный путь.

— Это очень любезно с вашей стороны, сын мой. Вы же знаете, как я люблю приключения.

Поспать им удалось часа два-три, не больше. Витус не дал никому как следует отдохнуть, настояв на раннем подъеме. Не в последнюю очередь это было вызвано беспокойством, которое посеял в его душе отец Эрнесто, предложив скакать в монастырь, опередив других. Стоя на обочине, монах наблюдал, как друзья взваливали на спину багаж. На ногах у него были желтые туфли. Сделав несколько шагов на пробу, Эрнесто радостно воскликнул:

— Господь мне свидетель, это действительно удобная обувь! У меня такое ощущение, что я мог бы добежать в ней прямо до Сантьяго-де-Компостелы.

Нагруженный Магистр подошел к нему.

— На сегодня хватит и Алесона, который должен быть милях в двадцати западнее Логроньо. Но заверяю вас, святой отец, к тому времени эти ваши туфли уж точно срастутся с вашими ногами, и вам уже не захочется снимать их.

Вопреки своим опасениям, отец Эрнесто с легкостью подстроился под темп движения друзей-путешественников. Что влияло на это в большей степени — отсутствие мозоли и новая обувь, весенняя погода или хорошее настроение, царившее в компании, — он не мог сказать. Да это и не важно, ведь всю дорогу августинец внимал захватывающему повествованию кирургика о последнем этапе их странствий.

— Как вы понимаете, святой отец, — рассказывал Витус, — было весьма непростым делом найти в Генуе капитана, который смог бы доставить нас по Лигурийскому морю в Барселону, поскольку в конце года редкая торговая галера покидает гавань. К тому же мы были не в состоянии оплатить вояж и не выглядели платежеспособными людьми.

— Охотно верю, — бодро отозвался Эрнесто. Он живо представил себе, какое странное впечатление производила на окружающих эта компания, ведь и сам поначалу поддался ему.

— Целыми днями мы околачивались в порту, перебиваясь случайными заработками и ораторским искусством Магистра, рассказывавшего любопытной толпе на Пьяцца Сан-Маттео о наших приключениях.

— Да, — подал голос ученый, шагавший в арьергарде маленького отряда, — я чувствовал себя помесью Цицерона и Шахразады.

Отец Эрнесто обернулся, не замедляя шага.

— Кто такой Цицерон, я знаю, господин Магистр, а вот второе имя… Как там? Шах… Слышу впервые.

— Шахразада, святой отец. Так звали прекрасную рассказчицу из «Alf laila waleila».

— А это еще что такое?

— Это по-арабски. Означает «Тысяча и одна ночь».

— Так оно и есть, — кивнул Витус и продолжил рассказ. — Возвращаясь к «Тысяче и одной ночи»: наши бесконечные потуги попасть на корабль казались мне злой сказкой. Под конец я уже был в полном отчаянии, ведь я хотел, более того, я должен был непременно попасть в Камподиос, а мы застряли в Генуе, словно нас цепями приковали к причальной стенке. Мы предпринимали попытки не только в конторах и на складах торговых компаний, но и вблизи от маяка Торре-делла-Лантерна, но все понапрасну. Выспрашивали в окрестностях собора Сан-Лоренцо, где расположен не один постоялый двор, в которых часто бражничают моряки, и тоже впустую. Пытались заговорить с богатыми купцами у палаццо Дукале, чтобы разузнать, не отправляется ли какой-нибудь из кораблей в Барселону, — все тщетно.