Антоним концепта ЖИЗНЬ – СМЕРТЬ в лексикографических источниках интерпретируется как 1) прекращение жизнедеятельности организма: клиническая смерть, биологическая смерть, насильственная смерть, скоропостижная смерть; погибнуть смертью героя; быть при смерти; смерти в глаза смотреть; бледен как смерть. 2) перен. конец, полное прекращение какой-нибудь деятельности: политическая смерть; творческая смерть [225, 735]. В исследовании Л.О. Чернейко и Хо Сон Тэ отмечается, что смерть в русском языковом сознании оценивается положительно, принимается как данность, но с некоторой насмешкой над ней [177, 58].

В переводе Е. Калашниковой концепт объективируется в шести высказываниях, в позиции субъекта, объекта и атрибута, что в целом соответствует оригиналу. Несовпадения выявляются в двух контекстах – ср.: I tried very hard to die, but I seemed to bear an enchanted life (букв, я очень старался погибнуть, но, казалось, имел заколдованную жизнь) – меня, словно заколдованного, смерть не брала (субъектная позиция) и если человек умирает не своей смертью (объектная позиция). В данных позициях перевода СМЕРТЬ, в отличие от оригинала, персонифицируется и репрезентируется как неподвластная человеку сила, то есть приобретает отличный от исходного концептуальный признак. Таким образом, в передаче экзистенциально-значимых концептов переводчица отошла от авторской прагматики.

В переводе Н. Лаврова СМЕРТЬ реализуется в двух позициях: объекта и атрибута. Субъектная позиция, в отличие от оригинала, не представлена, объектная же позиция структурирована более объемно: решил принять смерть на поле боя; упивались до полусмерти; с бледным как сама смерть лицом; понуждая пройти крестным путем из небытия в небытие; мы мчались вперед – навстречу смерти; на предварительном слушании обстоятельств насильственной смерти Миртл Вильсон; «машина смерти», как ее потом прозвали газетчики; личность которого была абсолютно неинтересна окружавшим его при жизни, а уж после смерти – и подавно; когда люди свыкаются с мыслью о неизбежности смерти. В данной позиции, как и в оригинале, СМЕРТЬ актуализируется как некий неизбежный рубеж (порог) жизни человека, к которому, как конкретизирует переводчик, приближаются разными путями.

Встречаются два контекста, в которых реализуются дериваты имени смерть – ср.: Perhaps Daisy never went in for amour at all – and yet there's something in that voice of hers… – A может быть, Дэзи и не интересовали романы, – хотя есть у нее в голосе что-то такое – пер. Е. Калашниковой.

А может, она вообще никогда не разводила амуры, хотя было, было нечто в ее голосе, позволявшее заподозрить ее во всех смертных грехах – пер. Н. Лаврова.

В исходном тексте писатель напрямую не говорит о том, какие ассоциации должен вызывать голос Дейзи, а оставляет многоточие, которое Е. Калашникова адекватно передает синтаксической конструкцией, а Н. Лавров конкретизирует добавлением во всех смертных грехах, которое если не искажает авторскую установку, то явно становится излишним.

В другом контексте переводчик также использовал прием добавления и конкретизации – ср.: I turned ту head as though I had been warned of something behind (букв, я оглянулся, как будто меня предупредили о чем-то находящемся за спиной) – я испуганно оглянулся, словно интуитивно ощутил нечто угрожающее и смертельно опасное за спиной. В данных примерах СМЕРТЬ репрезентируется переводчиком как совокупность грехов и опасность, несовместимая с жизнью.

Очевидно, что концепт СМЕРТЬ в переводе Н. Лаврова объективируется с заметными различиями и с оригиналом, и с переводом Е. Калашниковой, что можно объяснить лишь заметным проявлением индивидуальности переводчиков. Концептуальный анализ, таким образом, приводит к выводу, что в репрезентации экзистенциально-значимых концептов расхождения между исходным и переводными текстами вызваны не различиями в соответствующих фрагментах русскоязычной и англоязычной картин мира, а субъективным отношением переводчиков к данным явлениям, что проявилось в различном структурировании и наполнении КПС.

Английский концепт LIGHT реализуется в русском языке несколькими лексемами: свет, огонь, огонек. В словарях существительное свет интерпретируется как 1) лучистая энергия, делающая окружающий мир видимым; электромагнитные волны в интервале частот, воспринимаемых глазом; 2) источник освещения; 3) освещенность, состояние, когда светло; 4) в некоторых выражениях: рассвет, восход солнца (например, ни свет, ни заря – рано утром); 5) как ласкательное обращение – свет ты мой ясный! Существует множество устойчивых выражений с этим словом: в свете чего – с точки зрения чего-нибудь; пролить или бросить свет на что-нибудь – разъяснить, сделать понятным; свет увидеть – почувствовать облегчение. О пользе учения говорят: Ученье свет, а неученье тьма; только и свету в окошке, что… – только это и радует. В словаре В.И. Даля свет определяется как «состоянье противное тьме, темноте, мраку, потемкам, что дает способ видеть; иные свет принимают за сотрясение малейших частиц вещества, разливаемое между солнцем и огнем» [215, 87].

СВЕТ в русской лингвокультуре связывается прежде всего с солнцем: «От солнца бегать, света не видать», «А что краше света? (красное солнышко)». Существует и иное семантическое наполнение имени свет: Вселенная, мир, земля наша, род людской; мир, община, общество; отборное, высшее общество, суетное в обычаях или условиях жизни. Покинуть свет – умереть; или удалиться, уединиться, жить одиноко; или уйти в монастырь [215, 88]. В русскоязычном сознании концепт СВЕТ обладает экзистенциальной значимостью, поскольку кодирует окружающий мир, людей в этом мире и основное условие жизнедеятельности человека.