Двое солдат набросились сзади на неандертальца, стрелять пока никто не думал. Одного он отшиб прямо в воздухе, другого оторвал от спины и бросил в сторону. Я перекатился вправо и сумел подцепить ногу неандертальца – раз противника нельзя вырубить, его можно свалить. Я дёрнул изо всех сил, левая нога упиралась в колено противника, правая тянула за стопу. Неандерталец упал на одно колено. В этот момент на него накинулись сразу четверо солдат, подбили опорную ногу, повалили наземь. Я кинулся помогать, бросился сверху, прижимая весом, не давая подняться. В это время другие охранники Дэна, вооружившись дымарями, похожими на чайники (с помощью похожих штук окуривают пчёл), начали окуривать остальных неандертальцев. Те сначала немного зашевелились, но потом успокоились.

Из барака выбежал Денис, закричал:

– Что случалось? – И сразу: – Коли его, быстро!

Кто-то принес шприц, вдвоём кое-как отогнули неандертальцу руку.

– Аккуратнее, бестолочь, – рыкнул Дэн на парня со шприцом, – если ты ему вену порвёшь, я тебе башку оторву.

– Что случилось? – спросил он у меня, когда укол сделали и неандерталец наконец затих.

– Два твоих недоумка, один белобрысый, другой – вот лежит, вытащили неандертальца и начали строить из себя рукопашников. Неандерталец вдруг решил их поучить. Вышло интересно.

– Понятно, разберёмся, – ответил Денис. – Росин, Лямцев, ко мне, быстро.

Я ушёл, оставил Дэна разбираться со своими подчинёнными.

– Их сильно накажут? – спросил Михаил Игнатьевич, подойдя ко мне.

– Да уж, не пожалеют. Ещё бы, такой бардак устроили! Плюс нарушение порядка транспортировки.

– Я не то имел в виду.

– Да понял я. А что вы от меня хотите? Ведь это же нелюди, и везут их на угольные карьеры.

– Ну и что? Они ведь тоже живые существа, разумные причём. У них есть язык, письменность, музыка и прочие искусства. Ты видел их бронзовые статуэтки? А само племя и каждая семья в нём связаны особой связью на глубоком уровне.

– Ничего нового вы мне, Михаил Игнатьевич, не сказали, видел я и их резьбу по дереву, и рисунки на камнях, многие считают это письменностью. Ну они разумные, и что с того?

– Нехорошо это, не по-людски… Ну ладно, пусть будет не по-христиански. Мучить живых существ – это грех, зло, в конце концов.

– Так, а что делать? Лучше уж пусть они уголь в карьерах добывают, чем люди там горбатятся. Кто же столько же, сколько и они, будет выработки в день делать?

– Ну надо же что-то менять. Я не мечтатель, я знаю, что людям нужны свет и тепло. Но можно же что-то сделать? Наладить нормальное сосуществование. В конце концов, заставить их работать за еду, за какой-нибудь бобовый суп, например.

Михаил Игнатьевич махнул рукой, как будто хотел стукнуть посохом.

– Так ведь если бы неандертальцы не были такие умные, то и колоть наркотой их не надо было бы. Ментальную связь между членами племени по-другому не перебить. Свой Мир они уступать не хотят. Свободолюбивые ведь, гады. С нами сотрудничать тоже не будут. Нападают на караваны. Что делать? Пусть получают то, чего хотят.

– За все наши грехи нам рано или поздно придётся отвечать, – сказал Михаил Игнатьевич, повернулся и ушёл к грузовикам.

Впервые в его всегда добром, спокойном голосе зазвенела сталь.

– Я знаю, – тихо ответил я ему вслед.

«КамАЗы» уехали на юг. Григория с забинтованной ногой увезли на подводах в Зелёный Город. А нам отдали приказ возвращаться домой. Короткий получился рейд.

Домой я вернулся быстро. На следующий день командование снова отправило меня в отпуск – «до особого распоряжения». Группа разошлась по домам, никаких серьёзных травм ни у кого не было, даже Коля не пострадал – так, пара синяков и задетое самолюбие. Дома мне были, конечно, рады. Постановка оперы затягивалась и отходила на второй план из-за проблем с залом, и Лика вдруг захотела посвятить себя домашним делам, она решила, что наша квартира имеет необжитой вид. Хотя правда, три комнаты на двоих – это много.

Лика купила на рынке специальные ароматные палочки, зажгла их и оставила меня в комнате одного. Я лежал на диване, вдыхал пряный аромат, по телу разливалась приятная слабость. Лика занималась своими делами в соседней комнате, что-то напевала. А я погрузился в воспоминания, почему-то вспомнил сестру и наш… первый раз.

Я тогда только вернулся со сборов. На улице шёл сильнейший ливень. Вошел в дом я весь мокрый, повесил на вешалку плащ, с которого сочилась вода. Зажег свет гостиной и только тогда увидел Лику, сидевшую за столом.

– Выключи свет, – попросила она хриплым голосом.

Я послушался.

– Ты чего? – спросил я у неё.

Подошёл поближе, уловил знакомый запах, любимая смесь Лики с недавнего времени.

– Они все говорят, что им очень жаль, – тихо проговорила она, – что отец им был как родной, – и, срываясь на крик: – А сами живы, твари! Живы! А отца больше нет!

Я бросился к ней, подумал: «Неужели почти полтора месяца прошло, как я мог забыть?»

Со звоном разбилась о стену тарелка, запущенная её ударом.