Шрифт:
Звери, птицы, насекомые, рыбы всякие, земноводные прослышали, что записывают, побежали, в очереди толкаются, удостоверениями размахивают:
— Я в цирке работала двадцать лет, тигром! Меня без очереди!
— Кошка драная! Знаю я, кем ты работала!
— А ты свинья!
— Да, я свинья! Я мать многодетная! И дважды вдова! Даже четырежды!
Приходят ребята записываться в Красную книгу: ежик пьяный — отец-одиночка, жена села на иглу, совсем домом не занимается. Истеричная коза пришла, рыдает, умоляет, на жалость давит, муж-козел…
И время от времени прибегает какой-то суетливый чиновник и предупреждает бюрократа:
— Вы помните, я вам говорил — лось! Лось — это обязательно, это обещано. Для лося — акция, чтоб если что… Акция!
И бюрократ пугается и путается, у всех зверей растерянно спрашивает:
— Вы лось? Нет? Свободны! Следующий!
И тогда звери-птицы-гады быстро ориентируются и все говорят:
— Да-да! Я лось, лось я!
Входит кролик, говорит, что он лось. Потом ящерица, внучатая племянница лося… Лягушка пришла, мялась, смущенно намекала на какие-то свои особенные отношения с лосем… А бюрократ такой умотанный, в круглых очках и нарукавниках… И прическа «внутренний заем».
А вот приходит ослик. Растерянный маменькин сынок. Его прислали из дому, родители ему сказали:
— Иди, запишись в Красную книгу, ослик, это очень полезно для здоровья, понял? Нам-то все равно, а тебе среди них жить. Они же и так на нас ездят, а могут вообще залезть на голову.
«Они» — это мы с вами… Ослик послушно кивнул и потащился записываться. Бархатные ушки, глаза такие большие, влажные, как будто он только-только плакал. Все животные в приемной расступились, такой он милый и беззащитный пришел. Стали его глупенького опекать, советовать, что лучше сказать, если что. Растерялся ослик. И все время перезванивает маме, чтобы она помогла ему ответить на вопросы, где его хвостик, когда у него день рождения, какой он вид, млекопитающее он или рыба, парнокопытное или примат и т. д.:
— Мма, это я… Мма, я хищник? Нет? А че? А-а-а… Я кушать хочу… Потерпеть? А-а-а…
— Мма, а я лось? Нет? А ты? Ну че ругаться сразу, ну че обзываться? Мма, я только спросил, а ты сразу — осел, осел…
И расплакался.
Приходит белка. Бюрократ ей устало, глядя над очками, не выпуская пера из пальцев:
— Какие у вас, гражданин белка, основания записываться в Красную книгу? Льготы хотите незаслуженные?
А белка в позу:
— Чего?! Да ты знаешь, кто я?! Я «Милку» делаю!!! Орехи в шоколад вковыриваю!!! Я в нашем бизнесе — главный бобр! Я главная по бобрам! Тружусь не покладая лап. Я — производитель, понял?! Сам ты лось!
Курица пришла, такая деревенская тетя в платочке, уютная, но хитроватая. Принесла в платочке яйца. Не свои — гусиные. Стянула у соседки гусыни, наверное. Говорит, я вам от всей души… А бюрократ: ой, оставьте меня, знаю я вашу куриную душу… Что я, куриц не знаю, что ли… А она с гордостью и горечью: да что вы понимаете, бюрократ вы в очках и нарукавниках! Сидите тут! Я же не рядовая какая-нибудь курица-бройлер, я — курочка ребе! Бюрократ: чего? Какая еще ребе? Да не какая, какого! Нашего ребе. В сарае я у него живу. Он, конечно, добр, но у него семь дочерей. Одна другой краше. Кровь с молоком, такие девушки… И все они не прочь кушать куриный суп… Прошу оградить путем записи в Красную книгу.
Потом пришла кошечка. Кокетливая, пушистая, в янтарных бусиках на шее под цвет глаз. Говорит, запишите собаку Васю как вымирающий вид.
— Как? — Это бюрократ удивился: какое благородство, не себя записывает, а собаку Васю — но собака разве вымирающий вид?!
— Конкретно собака Вася — да. Если завтра с утра опять сунется к нам во двор, тут же и начнет становиться вымирающим видом. Начнет вымирать прямо с шести утра, это я гарантирую, так что лучше записать. А кто он там, Вася, лось или не лось, мне как-то безразлично! Ему все равно крышка!
Стая уток, скандальные, крякают, толпятся. Говорят, мол, Лилька-дура, запустила нас на озеро, наняла двух в тюбетейках нас охранять, а они каждый день по утке едят и песни поют про наманганские яблоки, очень ароматные. Уже тридцать уток съели… Остальные в панике.
Ну дальше. Идут, ползут, летят. Горбатый кит всех распихал, еще бы, такой вес. Как песню завел. Печальную песню… «Разлука ты, разлука…» Хоть не лось, а куда денешься — записали…
Наконец последней приходит Птица Додо — самое неуклюжее, самое добродушное и беспечное в мире существо, практически вымерший вид, последняя, единственная на планете Додо, нелепая, нежная, нехитрая, доверчивая, редкая дура. Мозги — не самое сильное у нее место. Самое сильное — ноги. Додо — отменный ходок. Нет, не в смысле женщин, а в смысле не рождена летать. И не пробовала даже. Додо выстаивает гигантскую очередь, а ее, конечно, не записывают, потому что «вас много, а страниц в Красной книге мало. Тем более вы не лось. Свободны!»
И Додо, подволакивая большую мосластую ногу, понурившись, навсегда уходит в туман, в никогда.
Этюд 3. Любовь. Ее порывы
А теперь о высоких отношениях. Вот вы обсуждаете, как юный подвижный юркий эстрадный кумир волочится за умудренной опытом волоокой степенной примадонной… И спрашиваете почему?
А если это любовь, граждане?! Вот вы, вы, в шляпе… Вот вам ведь пиджачишко ваш кто-то выгладил? И брюки… Кто-то… А-а-а… Любовь.