— Если бы я была индейцем, — сказала она, — я взяла бы себе имя Оксана Пятая Нога.

— Ты была бы не индейцем, а скво, — возразил Горелов. — Ну так что, посидите еще?

— Посидим, — сказал Витечка. — Статус скво!

Он помог другу вытащить полуживую Машу в гардероб. Лена шла сама, качаясь, как тонкая рябина из песни. Оксана видела, как ее муж одевает обеих девочек — застегивает пальто, подает шарфики. На бледную Машу даже беретку напялил. Она видела всё это — и не понимала, почему не бежит за ним следом, как сделала бы еще два часа назад, как, собственно, она два часа назад и сделала.

Витечка вернулся, зачем-то обошел столик по кругу, но потом всё же сел и влепил очки себе в переносицу.

— Давай, Оксанка, выпьем! Не оставлять же…

— Не хочу я пить, Витечка. Я домой хочу. Прямо сейчас.

Витечка неодобрительно кашлянул.

— Посиди еще минутку, и пойдем. Я давно хотел с тобой обсудить одну тему. Скажи, у тебя плохое зрение?

Оксана удивилась.

— Нормальное у меня зрение. Единица оба глаза.

— А почему же ты не видишь, что я в тебя влюблен? — глухим, как из подземелья, голосом спросил Витечка.

Лучше бы он вылил рюмку водки ей на голову. Что ей делать с этим признанием? Куда положить — на ту же полку, где хранятся презрение к Витечке и вечно сияющая, как сказочный меч, любовь к мужу?

— Ну что ты молчишь? — томился Витечка.

— Не знаю, что сказать. Я люблю Горелова. Я даже эротические сны вижу только с его участием.

То, что случилось сразу после этих слов, Оксана еще долгие годы переживала в кошмарных воспоминаниях — и даже иногда специально вызывала из памяти это видение, чтобы заплакать, когда бывает нужно. Витечка бахнул кулаком по столу, так, что графинчик упал Оксане на ногу. Водка пролилась на колени и немного — в дырявый сапог.

Витечка кричал на нее так громко, как не умела даже Светка в минуты справедливого телефонного гнева. Да как она смеет любить этого козла, если он прямо сейчас трахает Лену или Машу в комнате, где за стеной спят малые детки? Да где ее гордость или хотя бы чувство собственного достоинства? Да почему она не видит, что он, Витечка, приходит к ним в дом только из-за нее, Оксаны?

Оксана попыталась встать, но запнулась за длинную скатерть — и снова упала на стул. Люди за столиками были рады продолжению спектакля. Какая-то дама с длинными серьгами в длинных ушах вся подалась вперед, чтобы не пропустить ни слова.

— Ты говоришь точно как моя мама, — вымолвила наконец Оксана. — Давай я вас познакомлю — вы друг другу понравитесь.

— Дура, — коротко сказал Витечка. Еще раз припечатал очки к переносице и ушел, подхватив пакет, которого Оксана почему-то не заметила раньше. Из пакета падали на пол трикотажные шапки — как хлебные крошки Мальчика-с-пальчика.

Оксана взяла из вазочки новую зубочистку и разломала ее.

— Можно?

К ней за стол, не дожидаясь ответа, садился фокусник Геннадий Цыкин. Он был в штатском, выглядел моложе и глупее, чем издалека.

— Я хотел сказать вам спасибо, — признался Цыкин. — Меня никогда так не принимали, как сегодня. Наверное, вы любите магию, да?

— Очень люблю, — сказала Оксана.

— Вы согрели мое сердце, — улыбнулся фокусник. — В наше время никто не ценит искусство. А где ваши друзья? Я бы их тоже поблагодарил…

Оксана была благодарна прекрасной Снежане, которая внезапно выросла за спиной у фокусника и потянула его за руку. На Оксану она не смотрела — возможно, в отличие от Цыкина, ей удалось захватить фрагмент выступления Витечки. Снежана была в старой дубленке с потертой вышивкой, песцовая шапка выглядела на ней оскорблением.

Цыкин долго прощался, ему не хотелось расставаться с поклонницей истинной магии.

— Я исполню одно ваше желание! — крикнул он перед тем как уйти. — Загадывайте, обязательно сбудется!

Оксана шла домой и мечтала — пусть дома будут только дети и муж. Чтобы ни Маши, ни Лены, ни Витечки, ни чужой обуви в коридоре, ни посторонних запахов в ванной, ни лишних чувств, ни сомнений, ни-че-го.

Небо сверкало звездами, как мамин шарфик из люрекса. «Плещутся звезды», — пела Оксана, чтобы согреться и скорее дойти до дома.

Открыла дверь ключом — и тут же споткнулась взглядом о две пары высоких женских сапог и разбитые, как у странника, Витечкины боты.

Может, если она решится уйти из дома, забрать детей к маме, вернуться в институт, то у нее всё получится?

Или вот еще вариант: ворваться сейчас в ту закрытую комнату, перебудить по дороге малышей и Витечку, сладко храпящего перед включенным теликом, и отхлестать этих девок их же длинными сапогами?

В общем, у Оксаны было не так уж много желаний.