— Спасибо.

О какой прическе в такой момент можно думать? Когда в свое время я попала в подобную ситуацию, боль блокировала все чувства и эмоции. Все мысли были только об одном: как ее утихомирить?

Потом я поняла: Морозов не хотел, чтобы я видела его слабым и беспомощным. Больным. Он хотел оставаться в моих глазах и в глазах окружающих Мужчиной. В любой ситуации.

Зная на собственном опыте, что значит подобная травма, я не переставала ему удивляться. Это ж какую надо иметь силу воли! Я бы давно всех построила в колонну по двое. Морозов, как всегда, был мудр, терпелив и тактичен.

И тут приехали врачи. Где они были это время? Ведь прошел уже почти час.

— Надо сделать рентген. Едем в Боткинскую.

— В Склиф.

— Почему в Склиф? Тут же ближе.

— У меня там свой врач. Я уже обо всем договорилась.

— Когда?

— Сегодня, блин! Ребята, давайте собираться и поехали. Еще нам не хватало на перебранки время терять. Больной человек ждет помощи. В чей проблема?

— А вы, собственно, кто, чтобы тут распоряжаться?

— Распорядитель, — почему-то брякнула я.

Морозов сориентировался быстрее. Он достал из бумажника «зеленую» купюру и протянул эскулапам:

— Будет так, как она говорит.

— Ну-ну…

Тем не менее деньги взяли. Через двадцать минут мы были на месте. Пока ехали, я еще раз набрала Сергеичу, чтобы в любом случае он нас дождался.

Всю дорогу ехали молча. Было как-то странно и неуютно. Морозов не отрываясь смотрел на меня умными грустными глазами. Он держал меня за руку, время от времени сжимая ее, словно сомневался в моей реальности. Я не могла совладать с мыслями и эмоциями. Казалось, что желудок съежился, а на его месте — петарда, которая вот-вот взорвется, стоит лишь резко притормозить у светофора. Я гладила руку Морозова, и, похоже, ему становилось легче. Говорить не было сил. Да и что тут скажешь?

Наконец мы доехали. Сергеич стоял на крыльце приемного покоя. Сам быстро заполнил какие-то бумаги, раздал указания персоналу. Вот уже Шумский со знанием дела осматривал пациента.

— Тут без рентгена видно: на запястье трещина как минимум, в подъеме — растяжение связок.

— Ты меня пугаешь.

— Тебя разве можно чем-то напугать? Вот не думал. Ладно, подождите, скоро все прояснится.

Как ни противился Морозов, Сергеич настоял, чтобы тот остался до утра.

— Езжай домой. Видишь, ничего серьезного. Я не маленький ребенок и не лежачий больной.

— Ты иногда думай, что говоришь. Как я тебя оставлю?

— Тебе же на работу завтра.

— Перебьются. За репортаж с такого происшествия мне все простят.

У Морозова округлились глаза.

— Шучу.

— Ну и шуточки у тебя!

— Ладно, пойду договорюсь с Сергеичем о ночлеге.

— В смысле?

— У тебя же палата одноместная. В крайнем случае притулюсь на диванчике в ординаторской.

Не вышло. Я сидела на краешке кровати. Морозов притянул меня к себе, поглощенные друг другом, мы забыли обо всем. Через какое-то время дежурная медсестра пришла посмотреть, откуда доносятся странные звуки. Она постучала, не дождавшись ответа, открыла дверь и залилась краской от увиденного. Тихо пискнув: «Ой, извините!» — она поспешила ретироваться.

Утром Сергеич, дождавшись коллег и сдав смену, повел их к новому больному. При повторном, более детальном, осмотре выяснилось, что чуть выше запястья не трещина, а перелом.

— В принципе ничего страшного нет. Голова цела. Сотрясения нет. В гипс — и домой.

— Как ты себе это представляешь? Его машина осталась у театра. Поймать машину сейчас проблематично — народ в основном на работу едет.

— Хорошо, я вас довезу. Куда?

— Ко мне, разумеется.

По дороге мы заехали к Морозову, чтобы забрать необходимые вещи. Он сначала хотел остаться, но я объяснила, что жить на два дома мне будет сложно. А в своей квартире я быстрее поставлю его на ноги. Он, подумав, согласился. Так Морозов поселился у меня.

По дороге Сергеич выговаривал нам за ночное происшествие. Морозов молчал, так что отбиваться пришлось мне.

— Медсестры все утро шептались, что Морозов полностью оправдывает свое почетное звание ловеласа — даже на больничной койке его застали с женщиной. Деревня у нас маленькая, все мигом становится известно. Конечно, ни для кого из персонала не было секретом, кого положили в одноместную. А потом и пациенты прознали. Пришлось бдить, чтобы не допустить их вторжения.

— Премного благодарны.

— Но вы тоже хороши, нашли время и место. Это называется нарушением дисциплины, за это без разговоров выписывают.

— Но мы же режим не нарушали.

— Какой режим?

— Постельный.

— Да уж.

Шумский уверенно вел машину. Может, молчание слишком тяготило, а может, на нервной почве, но меня прорвало — говорила не умолкая. Потом сама себе удивлялась. Морозов по-прежнему молчал. Он не привык быть слабым и тем более не хотел быть им в глазах других.