Впервые за долгое время Морозову наконец удалось выспаться по-человечески. Как-то он признался, что не привык спать больше пяти-шести часов. А тут — дорвался. Исчезли круги под глазами. Лицо стало нормального естественного цвета. Да и раздражительность исчезла. Меня эти перемены в нем, безусловно, радовали.

Однажды, вернувшись домой, я увидела Морозова, искрящего и светящегося. Его номинировали на одну из театральных премий. Как раз из тех немногочисленных, к которым Морозов относился с уважением.

— Я за тебя рада. Поздравляю!

— Рано еще.

— Почему же? Если честно, я ни секунды не сомневаюсь в том, что ты ее получишь.

— Посмотрим.

— А куда ты денешься? Если говорить объективно, то роль, за которую тебя выдвигают, ты сыграл просто потрясающе. Я сейчас говорю как человек незаинтересованный. Ты знаешь, что тебе я могу сказать в лицо все, что думаю, и это будет воспринято адекватно.

— Ладно, давай отметим, что ли, это дело.

— Давай.

Мы давно так хорошо не сидели: глаза в глаза, рука в руке. Я совсем замоталась в последнее время, взвалив все на себя. Морозов как мог сопротивлялся. Он не хотел от меня такой жертвы, прекрасно понимая, что добром это не кончится.

Время в очередной раз «зависло», перестав существовать. Было слышно, как тикают часы, как водопроводные трубы исполняют понятную только им мелодию…

Но в итоге все опять свелось к самокопанию. Я поняла, что больше так не могу.

— Ты переживешь и это, а потом последует новая ступень.

— А если нет? Почему все так глупо сложилось? Я в чем-то виноват? Все рушится в самый ответственный момент, когда осталось чуть-чуть.

— Вот что, дорогой. Мой тебе совет: прости всех. Это нелегко. Но жить с таким грузом еще сложнее. А еще лучше — сходи в церковь. Завтра же. Это же через дорогу. Дойдешь?

Такого поворота событий Морозов не ожидал. Потом, придя в себя, прервал молчание:

— Ты думаешь?

— Да. В крайнем случае дома свечку поставь. — Тут я побоялась, что зря затеяла этот разговор, что это может нас увести в такие дебри, что не выбраться. Но этого не случилось.

Рита, как всегда, позвонила, когда этого меньше всего ожидаешь.

— Привет! Куда пропала?

— Привет. Долго рассказывать. Дела.

— Я у тебя вот что хотела спросить. Ты имя мое помнишь?

— В смысле?

— Спрашиваю в последний раз: имя?! Помнишь, мы с тобой регистрировались на одном прикольном сайте? Пароль помню, а имя забыла.

— То, что ты забыла, называется логин. Ты меня больше так не пугай. Мне, знаешь ли, острых ощущений хватает.

— Верю.

Мы проговорили минут десять. В конце разговора Рита подкинула мне адрес одного забавного сайта.

— Ладно, загляну при случае.

— Ну, счастливо!

— Пока!

Я положила трубку. Морозов вопросительно посмотрел на меня.

— Все нормально, Андрюш. У тебя ко мне вопросы есть?

— А что?

— Пойду куртку постираю. Давно собиралась, но все как-то не до этого было.

— Время — второй час.

— А когда мне это мешало?

— Я не перестаю тебе удивляться.

— Я сама себе иногда удивляюсь.

Со временем все встало на свои места. Морозов уже появлялся в театре, хотя еще прихрамывал и привлекал к себе внимание загипсованной рукой. Возвращение в коллектив, к привычной жизни, явно пошло ему на пользу. По вечерам, вернее, по ночам, он обрушивал на мою голову уйму информации и впечатлений. Но главное — он утвердился в желании снимать свой фильм. Однажды Морозов положил передо мной пухлую стопку исписанных листов. Это был сценарий. На мое возражение: «Не проще ли было напечатать?» — он отрезал: «Не могу работать за компьютером. Бумага должна помнить рукописный текст». Я не стала возражать.

— Я хочу, чтобы ты это прочитала, посмотрела свежим взглядом. Не хотелось бы, чтобы проскочили нестыковки…

— Хорошо, я почитаю. Это срочно? Как скоро ты приступишь к работе?

— Как ты понимаешь, кастинг можно объявить довольно скоро. Сначала надо найти деньги. И немалые. Вот тут-то все и начинается.

— Я подумаю.

— В случае удачи проценты твои.

— Не поняла. Еще раз для бестолковых.

— Если ты этим займешься, до двадцати процентов от спонсорских денег — твои.