Прежде чем постучать в соседнюю избу, присели на завалинке. Прошли лишь половину пути, а так устали.

— Сейчас бы кусок хлеба с солью, — сказал Платон.

— Хоть бы картошки вареной и то… — И подумала: «Вряд ли удастся поесть. Люди спят. Какое им дело до тех, кто по ночам бродит».

Платон потянулся к шибе, и — о, чудо! — окно сразу раскрылось. Показалась женщина.

— Киляле? — спросила она.

Зная немного по-башкирски, Платон пояснил, что они идут издалека, от самого озера, страшно устали, И, показав на спутницу, добавил, что особенно устала она, кыз, и хочет есть. Может, у хозяйки найдется немного молока?

— Есть, есть, — живо отозвалась та.

Тотчас в глубине избы блеснул слабый свет. Затем на крыльцо вышла хозяйка с кувшином молока и кружкой в руках.

Идти было нелегко, но молодость взяла свое: утром были дома.

Вылазка в горы осталась в памяти на всю жизнь.

«Как давно это было, — остановился Платон, раздумывая. — Иное время пришло, да и она, Галина, давно не та. Нелегко ей. Изо дня в день одно и то же: турбина и дите, дите и турбина… Тягостно все это. А что если зайти? Еще раз, а?»

Смерив взглядом канаву, разбежался и, словно на крыльях, на ту сторону!.. Шел и думал о ней. Музыкой в ушах звучало ее имя. Между прочим, по-белорусски галина — ветка. Обыкновенная ветка. Вот здорово!.. Галинка — Веточка!.. Он вспомнил. Однажды — это было летом — зашел к ней в барак. В тесной, отгороженной нестрогаными досками комнатухе — стол, две койки (Галя жила с подругой), ни одного табурета. На столе кувшин из голубого стекла — премия за ударную работу. В кувшине девушки держали воду, за которой ходили на окраину стройки к уцелевшей казачьей мельнице, где бил из-под земли ледяной ключ.

Платон сидел на одной койке, Галя — на другой. Говорили о ТРАМе, о его первом спектакле, в котором играли скороиспеченные рабочие артисты. «Чудесный сплав» назывался спектакль. Им обоим нравился главный герой — веселый, умный паренек Гошка, которого играл фабзавучник Павлик Афанасьев.

Затем Галя рассказывала, как воспитывалась у бабушки в древнем Туринске. Там закончила семилетку, педтехникум… А однажды простилась с бабушкой, которую очень любила, и уехала на Магнитострой. Что привело ее сюда — стремление к самостоятельности, романтика? Она и сама не знала. Платон дивился ее характеру: не захотела быть учительницей — стала чернорабочей. Странно! Учить детей — это же прекрасно! В школе совсем не то, что на стройке: тепло, уютно, никаких тяжестей. Чисто женская специальность!

— Это нам, мужикам, глыбы ворочать, — рассуждал он. — А вы, девчонки, такие хрупкие. В ваших пальчиках разве что иголку держать.

— Ошибаешься. Мы не девицы из благородных пансионов, — положила руку на стол. — Вот.

Он глянул на ее маленькие, почти детские, но уже заскорузлые ладошки: на правой в самой впадинке — темная, с запекшейся кровью, мозоль.

— Ого! Как же это? — и неожиданно припал к ладошке губами. Галя с силой отдернула руку, стол покачнулся, кувшин с водой грохнулся на пол.

Вместе принялись подбирать осколки. И тут как-то случилось, он взял ее за руку. В испуге отпрянула в угол. Насторожилась. Смотрела на него — чужая, грозная, готовая грызть зубами, по ни в коем случае не допустить того, что он, наверное, задумал.

— Чего ты? — поднялся Платон.

— Уходи!.. Сейчас же уходи!

И в ту же минуту забилась мысль: не так поступил, когда был у нее в первый раз после возвращения. Надо бы как-то иначе, а как — и сам не знал. Нежнее, что ли?..

Не заметил, как подошел к бараку. Постучать сразу в окно не решился. Присел на бревно, лежавшее возле крыльца. Опустил голову: а стоит ли вообще заходить? Она — мать. Неудобно как-то. Тогда, в день приезда, он ничего не знал. Теперь же все известно… Вот только что-то стряслось у нее с мужем — уехал. Не захотел, наверное, жить на стройке. А может, и не так? Поездит, покатается, да и назад. Сколько их, летунов, возвращается! Уезжают — смеются, приезжают — плачут: устройте, просят, в барак, жить негде; помогите получить хлебную карточку…

И решил зайти. Спросить, может, в чем нуждается: нелегко одной с ребенком! Да, он так и сделает: немного посидит и уйдет. Вот только с пустыми руками неудобно. Одно дело тогда, сойдя с поезда, вроде бы случайно, а теперь… Что-то надо купить, конфеты, например. Благо, магазин рядом.

Войдя в магазин, Платон потянулся к прилавку, и тут — надо же случиться — лицом к лицу оказался с Колькой Богобоязным. Держа в руке сверток, Колька некоторое время смотрел на Платона, как бы ничего не понимая, и вдруг гаркнул: