— Бежишь, як на пожар! — осклабился тот.

Платон не ответил. Выскочив на территорию завода и увидев девчат, изо всех сил пустился вдогонку. Но едва ступил на деревянную лестницу, по которой предстояло спуститься с обрыва, как его догнал Порфишка:

— Стой, погоди!.. Артисты-то!..

Платон как-то странно взглянул на него, затем выхватил из кармана билеты:

— Беги, успеешь!

На комсомольских и профсоюзных собраниях не один раз поднимался вопрос о культурном досуге молодежи. Да что толку? Клубов на стройке раз-два и обчелся, а молодежи — вон сколько! Да и кому охота душиться летом в тесных, неуютных клубах! Девушки и парни мечтали о садах и парках. Но где они, сады, парки, где ласкающая глаз зелень! Куда ни кинь, кирпичи, камни, мусор — ни деревца, ни кустика. Да и что могло расти на этой пересохшей, потрескавшейся, не видавшей за половину лета ни одного дождя, земле!

Молодые люди группами и в одиночку почти ежедневно покидали стройку. Случалось, правда, некоторые возвращались, но это не спасало положения. Отсев не уменьшался.

Требовалось как-то остановить это нежелательное явление. А как? Что можно было противопоставить ему? Чем и как скрасить свободное время молодых людей, заполнить их досуг? Вновь и вновь всплывал этот злободневный вопрос, не давая покоя руководителям стройки и не в меньшей мере — комсомолу. Парк, который заложили, по-существу еще не парк: деревья поднимутся не ранее, чем через десять-двенадцать лет. Где же все-таки отдыхать молодежи? И не случайно разговор об этом с новой силой разгорелся на комсомольском активе.

На трибуну поднялся загорелый, ладно скроенный парень в заношенной, старой юнгштурмовке и стоптанных бутсах:

— Говорят, парк — это проблема, — начал он. — А по-моему, не такая она серьезная, как некоторые думают. Скажу больше: никакая это не проблема! И проблемой она является для тех, у кого мозги на деревянном ходу. Жди, пока они повернутся в нужном направлении.

В первом ряду кто-то хмыкнул. Раздался смешок: что, мол, за чудак такой, откуда взялся?

— Как это — и проблема и не проблема? — с ехидцей заметил юноша в белой соколке, сидящий у самой трибуны. — Темнишь, друг!

— Все просто! — хохотнул сосед. — И жив Данило, и его задавило.

— Еще раз говорю, смеются те, кто ни черта не понимает. Сперва прошу выслушать, успеете нагоготаться, — сердился оратор. — Так вот, если взяться по-настоящему, то в парке, который мы заложили, через два-три дня зашумят деревья, и мы с вами смело можем сказать: добро пожаловать, влюбленные! В общем, я предлагаю…

— Товарищи, он предлагает нарисовать парк! — подхватил чей-то голос. И сразу второй:

— Вилами на воде!

— А что, дешево и сердито, вот посидим в тенёчке!

— Буза все это! — поднялся рыжеголовый великан. — Где это видано, чтобы за два-три дня поднялись деревья? Чепуха! Бред сивой кобылы при розовой луне!.. Ты случайно с ума не спятил?

Оратор поднял голову:

— Я — нет, а вот за тебя не ручаюсь.

Раздался хохот.

— Сказать человеку не даете! — перебил конопатый юноша в новой спецовке. — Замолчите! Говори, Янка, досказывай!

Да, на трибуне был он, Янка Костюкевич. Его знали многие. Известный на горе взрывник, ударник, кроме того, пилот, парашютист, закончивший учебу в аэроклубе. Янка нередко выступал на собраниях и митингах, его с интересом всегда слушали, но вот сегодня…

— Ей-бо, как по Гоголю! — донеслось из задних рядов. — Там жеребец розовой масти, а тут — парк в три дня… Ноздревщина это!

— А может, маниловщина?

— Ой, мама, в парк хочу! — неожиданно воскликнул Богобоязный.

— Погоди поперед батька!.. Не спеши. Вот сейчас Костюкевич поворожит, и в пустыне сады зацветут. Ну, что же ты, комсомольский маг? Веди представление. Может, шпагу проглотишь, а?

Зал снова взорвался смехом. В адрес оратора то и дело сыпались колючие насмешки, остроты… Янка, однако, не уходил с трибуны, молча выжидал тишины, но едва начинал говорить, как его тут же обрывали, называли фантазером, бароном Мюнхгаузеном.

— Чаго иржете? Ну, чаго? — нервничал Янка. — Я предлагаю не садить деревья, они уже посажены, а… строить парк. Понимаете, стро-о-и-ить!