Терпеливо сносил он оскорбления и насмешки, которые не раз бросали ему в лицо не только малознакомые, но и хорошо знавшие его.

— У-у, кулацкая морда, блюминг хотел взорвать! — сказал однажды Богобоязный.

Порфишка ничего не ответил: стоит ли связываться? За слово ухватился Ладейников:

— Ты видел? — спросил он Кольку.

— Не чешись, тебя не трогаю!

— Лезешь к нему, а это, значит, ко мне, — подступил Платон. — Откуда ты взял, что он — кулак?

— Так его ж из цеха выгнали.

— Дударев работает.

— Я говорю о блюминге. Не слыхал разве? Об этом все знают. Ему, Порфишке, сундучок в руки — и на поезд, подальше куда-нибудь, чтоб не смеялись.

— Смеется тот, кто смеется последний. Слыхал такую поговорку?

— Плакать ему, а не смеяться!

— Ах, вот чего ты хочешь? Впрочем, что еще можно от тебя ожидать. Не по своей воле наехал ты, Колька, на пень и без посторонней помощи, как видно, не съедешь. Но Порфирий не из тех, кто готов нюни распустить. А вот ты еще заплачешь. Не усмехайся! Это же ты на той неделе машину раствора угробил. Заказал, а потом на попятную — не успею выработать, свали, шофер, куда-нибудь. А шоферу что, он не может, чтобы у него в кузове раствор превратился в камень. По твоему совету — в овраг… Преступление, за которое придется отвечать не только шоферу, но в первую очередь — тебе! Ты же опять бригадиром стал. Не хихикай, есть еще одна радость — Дуняшка родила. Ты же ей дочку смастерил, а теперь — в кусты?.. Нет, так не пойдет. В суд подала. Одну четверть, как миленький, платить будешь! Так что, хочешь — смейся, хочешь — реви… И заревешь! Это сейчас пока не дошло до тебя, а как вникнешь…

— Замолчи, кулацкий адвокат!

Это было слишком. Схватив распоясавшегося болтуна, Платон встряхнул его, да так, что у того отлетели пуговицы с пиджака.

— Повтори, что ты сказал!

Колька сошел с лица, даже стал ниже ростом. Понял: терпение Платона лопнуло. Заюлил, прикинулся глупой овечкой. В глазах скользнула тень покорности, умиления:

— Пошутить, что ли, нельзя?

— Пошел вон! — махнул рукою Ладейников.

Вечерело, а койка и сундучок Родиона оставались на пустующей половине. Хлопцы готовы были перенести все это, да оказалось — не так просто! Сундучок был прикован цепью к койке.

— Все-таки надо его «сберкассу» сюда перетянуть, — сказал Глытько. — Шо, не зможем? Да мы быка перетянем!

— Пошли, — согласился Платон, увлекая за собой Генку Шибая и Климова. — Гуртом сподручнее.

Двое взялись за койку, двое — за сундучок, да не тут-то было! Сундучок оставался неподвижен. Мало того, что прикован к койке, он будто врос в землю. В чем дело? Попытались еще раз и не смогли сдвинуть с места. Зеленый сундучок, закрытый на три замка — висячий и два внутренних, — неподвижно стоял, будто и впрямь был сделан из бетона.

Платон припал к полу, стал осматривать:

— Вот черт, да он же привинчен, как на корабле! Никакой шторм не страшен.

— Ну и хрен с ним! — бросил Шибай. — Подождем хозяина.

Начинало темнеть, а Родиона не было.

Вернулся он поздно. Подошел к двери барака, дернул раз-два за скобку и удивился: сколько тут жил, а такого, чтобы дверь на ночь запирали, не видел. И подумал: хлопцы решили разыграть его. Но еще более удивило его — отсутствие света в половине барака: уж не случилось ли чего?.. Постоял немного и вдруг залился смехом. Ну, не дурак же он? Барак-то чужой!.. Перепутал… Вот что значит выпимши… Родион вообще не пил, никто не видел, чтобы он покупал хмельное, но сегодня, узнав из письма тещи, что жена вышла замуж, задумался. Сына Миколку жалко! Хватил с горя, сколько налили…

Постояв немного, он повернулся и увидел тополь. Кривой тополь, который лично садил, когда сюда вселялся. И как он мог ошибиться! Его это барак. Вон же и номер на стене — черной краской… И опять подумал, что хлопцы нацепили замок и выключили свет, чтобы посмеяться над ним. Нашли, сукины дети, над кем зубы скалить! И только тут заметил: вторая половина барака освещена. Как же это?.. Впрочем, все ясно, шутят. Дверь открылась, и он увидел Платона.

— Где ты так долго? — спросил тот.

— Сопляки! Над кем смеяться вздумали! Да я…

Платон стал объяснять ему: так, мол, и так, пришли плотники и мы — все сюда… Через недельку, глядишь, и катухи появятся…

— Что еще за катухи? — раскрыл рот Родион.

— Ну, комнатухи, по-твоему… Для семейных.

Увидев наконец перегородку, Родион насторожился:

— Сундучок там?

— Хотели перенести, да он же…

— Хотели, говоришь? — рассмеялся Родион. — Мое имущество не возьмешь. Оно недвижимо! Были такие, которые на заспор… Кишка тонка!

— Да ну тебя, с твоим имуществом!

— А ты не кипятись, не киспя… — залепетал возчик. — Не где-нибудь, у друга в гостях был. День ангела по-старому, как бы сказать, обычаю. Именины то есть… Эх, Миколку жалко! Жена к другому ушла… А сундучок, я сам…

Выйдя из барака, Родион вернулся:

— Замчище на двери с лапоть. Иде ключ?

— У коменданта, где ж еще! Как плотники ушли — закрыл. Доски там, известь.

Родион потоптался у перегородки, глянул в одну, в другую щель и, ничего не увидя, решил, что его «недвижимое» в полной сохранности. Примостился у дверей на чьей-то пустовавшей койке и быстро заснул.