Шрифт:
На них со свистом мчатся нарты.
— Та-а! Та-а! Гей, гей, нарта бежит!
Мартьянов машет рукой. Нарты разворачиваются. Бегут люди в оленьих дошках, шапках-ушанках.
— Ай, лоча большой!
— Алмал!
Снова знакомый голос друга.
— Семенча!
Подбегает старый Ничах.
— На, на, все тебе…
Мартьянов обнимает его.
— Спасибо, дорогой!
— Сердце у меня, как глаза, открыто… За Красной Армией, как за тайгой, спокойно: ни ветра, ни бури…
Старый гиляк, что-то вспомнив, бежит к нарте.
— Семенча, это подарок Минги.
Ничах протягивает два туеска — с брусникой и черемшой.
— Кирюха! — кричит гиляк.
Возле него появляется каюр Бельды. Он держит в руках связку сушеной корюшки.
— Наши гостинцы, — и Ничах низко кланяется.
— Не забуду, — растроганный Мартьянов обнимает друга.
Подходит Макаров в борчатке, с расстегнутым шлемом. При лунном свете видно его усталое лицо, заросшее густой щетиной.
— Ну как? — озабоченно спрашивает Мартьянов.
— Приказание выполнено…
— Я не об этом… Устал? Иди отдыхай…
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Прилетел начальник ПУАРМа товарищ Мезин. Самолет посадили на ледяное поле бухты. Овсюгов, обеспокоенный приемом самолета, не спал всю ночь. Он установил дежурство у площадки, жег костры, словом, проявил излишнее усердие сам и создал чувство напряженности у связистов, находившихся на площадке.
Мартьянов прибыл к месту посадки, как только самолет появился над бухтой и делал круги, чтобы пойти на снижение. Едва самолет подрулил к берегу, командир крупными шагами направился к машине. Не доходя шагов десять, Мартьянов четко отрапортовал начальнику политического управления ОКДВА, стоящему возле серебристого крыла самолета. На Мезине было коричневатое кожаное пальто с каракулевым воротником, шапка-ушанка с квадратными очками пилота, через плечо на ремешке свободно свисала кобура с наганом.
— Чуточку качнуло перед посадкой, — громче обычного произнес Мезин после того, как выслушал рапорт и пожал руку Мартьянову. Он несколько раз тряхнул головой, словно освобождаясь от неприятного ощущения воздушной качки, и добавил: — Крепкого чайку бы сейчас, — и скосил с прищуром глаза на Мартьянова.
— Будет, товарищ начальник ПУАРМа.
Мартьянов ждал, что Мезин сразу же спросит о делах гарнизона, о том, как они обосновались в тайге, и был несколько удивлен и обескуражен столь простой и обычной просьбой. «Чаек, так чаек», — подумал он и тут же послал нарочного в столовую начсостава.
Они медленно поднялись на берег.
— Где же твой гарнизон? — спросил Мезин, осматривая даль бухты, причудливо изрезанной каменистыми высокими берегами и закрытой со всех сторон грядой шлемообразных гор.
— В шести километрах отсюда.
— Какая неоглядная ширь и все закрыто тайгой!
Круглов, волнуясь, нетерпеливо поджидал прихода начальства. Он вытянулся в струнку, как только Мартьянов с начальником ПУАРМа подошли к машине.
— Бегает?
— Ползает по-пластунски, — шутливо отозвался Мартьянов и рассмеялся. — Я предпочитаю санки и лошадь…
— Привычка партизанских лет?..
— Нет, гораздо удобнее, без канители.
Мезин, прежде чем сесть, постучал бурками с толстой подошвой о дверцу, стряхнул снег, а потом, пригнувшись, залез в машину. Скрипнули пружины сиденья. Круглов захлопнул дверцу.
…У столовой начсостава — большой палатки их встретили Гейнаров и Макаров. От приготовленного обеда начальник политуправления ОКДВА отказался. Выпил с наслаждением три стакана крепко заваренного, горячего чаю и сразу весь раскраснелся.
— Накануне забегал к вашим женам, — он ухмыльнулся. — Что сказать вам? Живы и здоровы. Просили передавать приветы и прочее…
— А что прочее? — смеясь, спросил Макаров.
Мезин развел руками.
— Догадывайся сам, — в том же полушутливом тоне продолжал он. — Без жен-то, поди, скучновато? Потерпите малость. Потом слаще встреча будет, — и спросил, как устроились люди.
— Прижились, словно тут, в тайге, всегда были, — поторопился сказать Мартьянов.