— Далеко пошел человек, — проговорил он особенно тепло и откровенно. — Командарма ноне доспел! Так-то! — И откинул голову назад. — У нас, на Урале, помнят его, да и как не помнить: слаутный — на виду у всех был, на виду и остался…

Аксанов, договорившись со Светаевым, что сделает с шефов портретные наброски карандашом, всматривался в мужественное, и красивое скуластое лицо с постоянным прищуром лучистых карих глаз. Он быстро набрасывал штрих за штрихом портрет Куликова. Хотелось полнее схватить волевое и гордое выражение лица этого степенного кряжисто-крепкого человека. Особенно выразительным было лицо сейчас, когда Куликов чувствовал себя свободно, в неофициальной обстановке. Аксанов знал, что там, в казарме, на беседе это выражение исчезнет. И он попросил:

— Парфен Николаевич, расскажите о Челябинске.

— Не земляк ли?

Аксанов согласно кивнул головой.

— Да тут кругом уральцы! — восхищенно произнес он и довольно развел руками. — Начальник штаба, как его фамилия?

Ему подсказали.

— Тоже нашенский, против Дутова дрался. Так что ж сказать-то? Добро строится тракторный. Стройка в разгаре, да! Горячие дела там! Ударные бригады гремят на весь Урал. Слыхивал: обещают через годик трактора дать и дадут…

Из казармы вышел политрук и прервал разговор. Он пригласил шефа в ленуголок на беседу…

Аксанов не ошибся. Парфен Николаевич вначале чувствовал себя на людях смущенно. То живое, непосредственное выражение его лица, которым залюбовался Аксанов и которое хотел запечатлеть на рисунке, на время исчезло, как бы подменилось другим.

Но рассказ Куликова был интересен, и слушали его внимательно. Перед взором вставала величественная и грандиозная панорама. Там, где окутанные синевой поднимались горы Высокая, Благодать, Лебяжья, вырастал Тагильский металлургический завод — этот индустриальный гигант. Рядом с ним поднимались коксохимический и вагоностроительный комбинаты.

Пусть не для всех слушающих была зрима эта индустриальная картина, нарисованная шефом, но она потрясала своими непостижимыми размерами, каждому была близка по духу — это строилось на Урале, нашими инженерами без иностранной помощи и консультации. Чувство высокого патриотизма поднимал рассказ Куликова в сердцах бойцов, вызывал желание оградить это мирное созидание родины, которую они охраняли здесь, на Дальнем Востоке.

Аксанов слушал, а душой был в родном городе, видел Челябтракторострой. Там тоже большая стройка мирового гиганта — честь всей страны и всего народа. Ему вспомнилось письмо сестры Вареньки и присланная ею газета «Наш трактор» с опубликованным в ней приветствием Блюхера челябинским строителям. Там тоже борются за освобождение от иностранной зависимости. В сердце его хлынула теплая, радостная волна, и Аксанов невольно закрыл глаза.

Когда же раскрыл глаза, то по изумленным лицам бойцов угадал: они испытывают то же самое. Куликов вновь преобразился: лицо его было таким же выразительным, одухотворенным, какое остановило внимание Аксанова, когда Парфен Николаевич беседовал с красноармейцами на скамейке.

«Как хорошо оно, — подумал он, глядя на Куликова, — как облагораживает человека большое чувство», — и, вынув блокнот, стал быстро набрасывать его портрет заново.

— В дни вашей геройской борьбы с белокитайцами, — говорил Куликов, — наш завод задул первую домну. Тогда мы начали наше шефство и новой домне дали имя «ОКДВА». А через год задули вторую печь. В годину освобождения Урала от Колчака наши рабочие отработали один день, а деньги внесли на постройку эскадрильи самолетов «Уральский пролетарий». Построим — передадим ОКДВА…

Раздались дружные аплодисменты, Куликов усмехнулся и попросил задавать вопросы.

…В артдивизионе с бойцами беседовал бригадир и секретарь цеховой ячейки ВКП(б) Алексей Андронович Молотилов. Положив локти на стол, покрытый красной скатертью, он, заглядывая в бумажку, растягивая слова, говорил:

— Меня, стало быть, как ударника, имеющего шесть денежных и ценных наград, завод послал ознакомиться с вашей жизнью. Это, так сказать, первое, а второе — побеседовать, о том, как мы строим мощную индустриальную базу…

Слова его были тяжеловатые, ядреные: он клал их плотно друг к другу, стремясь изложить все, что делали уральские рабочие, чтобы «крепить тыл так, как велит партия большевиков, ведущая народ к победам в мировом масштабе». Артиллеристы слушали Молотилова внимательно. Добродушное, курносое лицо шефа внушало доверие и располагало к себе.

Шехман, наблюдавший за гостем, видел, как он вспотел от волнения и как поворотом головы он вытирал о рубаху поблескивающие в седоватой щетине подбородка капельки пота.

— Так что, товарищи, Урал преобразуется, сбрасывает с себя демидовщину… Я назову, так сказать, наши победные цифры, бьющие мировой капитал и всю буржуазию…

И он называл эти внушительные цифры.

Это был рассказ очевидца с далекого Урала, где воздвигались такие индустриальные гиганты, о которых знал и говорил весь мир.

— Иль взять вагоностроительный комбинат. Он даст в год вагонов… — Молотилов запнулся и скосил глаз на бумажку, — в два раза больше, чем дает такой же самый большущий завод буржуазной Америки. Вот что это значит, товарищи, вот как мы ускочим вперед…