«Вы оглянитесь вокруг. Вы увидите сотни и тысячи раненых и больных повстанцев. Вы услышите их стоны и проклятия к тем, кто бросает их. А кто их бросает? Не те ли, кто бросает фронт и, позорно скрываясь но деревням, продает всю армию?».

Штаб армии в 1919 году в виде наказания отбирал у провинившихся повстанцев-кавалеристов лошадей и оружие и сдавал командирам их части, но каждая часть была замкнутой семьей, каждый командир зависел от своей части, поскольку он был выбран ею, и поэтому о каком-либо серьезном наказании провинившихся не приходилось думать.

Разлагающее влияние на дисциплину оказывало и пьянство, хотя за пьянство Махно в своих приказах грозил расстрелом.

Но можно ли было от рядовых повстанцев требовать трезвости, когда пример пьянства подавали сами командиры? На поставленный на собрании 1-го Екатеринославского полка вопрос о пьянстве повстанцы постановили: «Приостановить выдачу спиртных напитков как повстанцам, так и командирам, и прекратить картежную игру».

Когда на том же собрании командир корпуса поставил вопрос об исполнении приказов, собрание постановило: «Обсудив этот вопрос, собрание товарищей повстанцев решило единогласно выполнять с условием, если командиры, издающие приказы, были бы трезвы» [199] . Хороша армия, в которой командиры беспробудно пьянствуют, а солдаты подчиняются им условно!

Но если в 1919 году полковые собрания махновцев постановляли прекращать пьянство, то в 1920 и 1921 гг. море безудержного пьянства захлестнуло всю армию, и никто бы не подумал поставить вопрос о прекращении пьянства. Сам «батько» давал этому пример. Об этом можно прочесть в дневнике жены Махно [200] .

«7 марта… Еще с Новоселок «батько» начал пить. В Варваровке совсем напился, как и его помощник Каретник. Еще в Гагаровке «батько» начал уже дурить, бесстыдно ругался на всю улицу. Орал как сумасшедший. Ругался в хате при детях и при женщинах. Наконец, сел на лошадь верхом и поехал на Гуляй-Поле. Благодаря морозу упал в грязь…

«12 марта. Эти дни стояли в Гуляй-Поле. Этими днями много пили. Скандалили мало. Выпивши, батько был очень говорлив, — что он очарован чистотою повстанческого движения. Сегодня поехали на Успеновку.

«13 марта. Стоим в Успеновке. Батько и сегодня выпил. Говорит очень много. Ходит пьяный по улице с гармоникой и танцует. «Надто приваблива картина». За каждым словом бесстыдно ругается. Наговорившись и натанцовавшись заснул».

Нарисованная картина сама за себя много говорит. Пьяный «вождь», восторгающийся «чистотою движения».

Пьянство стало настолько бытовым явлением, что, когда махновцы попадали в нормальную обстановку, они не прекращали пьяного разгула. Это относилось и к низам и к верхам в одинаковой степени. Делегация махновской армии, прибывшая в конце 1920 года в Харьков, во время переговоров о совместной борьбе против Врангеля, наилучшим образом аттестовала с этой стороны бытовую сторону армии. Хозяйка квартиры, в которой жила махновская делегация, показывала при допросе: «Недели три или около месяца… были сплошным ужасом. Попов (председатель делегации, бывший левый с.-р. М. К.), его шофер Бондаренко и многие другие все время пьянствовали, бушевали и хулиганили, всегда угрожая оружием; с их приходом дом принял вид вертепа:. всюду была грязь, пьяные люди и беспрерывная и самая площадная ругань. Двери на улицу и во двор никогда не запирались, и кто приходил и уходил, не поддавалось учету… Вообще день начинался с пьянства, ругани, стрельбы в квартирные лампы и прочее и кончался тем же. Мы жили как в плену и вечно дрожали за свою жизнь, рискуя погибнуть от шальной пули кого-либо из пьяных разбойников» [201] .

Если пьянствовали и буйствовали сам батько и верхушка его армии, то что же оставалось делать рядовым? Лучшая революционная часть армии ушла. Армия в конце 1920 и 1921 гг. состояла в большинстве из бывших деникинцев. врангелевцев и других деклассированных элементов города и деревни. Руководство находилось в плену кулацкой идеологии. Лучшие революционные традиции армии были давно потоплены в вине, которое размывало дисциплину и смыло последние остатки идейности в армии. Вино ускорило лишь процесс гниения и разложения армии.

Махновская армия первые два года ее существования, в 1918 и 1919 годах, не являлась бандой грабителей, как обычно ее представляют себе обыватели и даже некоторые политические работники. Внимательно проследив официальные документы махновской армии, убеждаешься, что в 1918 и 1919 годах махновское командование делало всяческие попытки обуздать свою вольницу, не допускать грабежей и бандитизма. Приведем несколько характерных приказов. В приказе № 3 по ударной группе армии говорится: «Прекратить всяческие выдачи мандатов на право реквизиции и конфискации; таковые будут выдаваться реввоенсоветом, штабом армии и армейским снабжением». Или, например: «При взятии в плен ни в коем случае не подвергать раздеванию, так как таковые большей частью желают поступить в ряды повстанческой армии и остаются без обмундирования». В приказе № 4 от 17 ноября 1919 года говорится: «Ни в коем случае не производить самосудов и убийств, не заявив в штаб группы или же местным властям… Последний раз напоминаю прекратить всякого рода самочинные выступления, как-то: конфискации, реквизиции и обыски… За неисполнение сего вся ответственность падает на командиров».

В период господства махновцев в Екатеринославе «такого повального грабежа, как при добровольцах, при Махно не было. Большое впечатление произвела на население собственноручная расправа Махно с несколькими грабителями, пойманными на базаре; он тут же расстрелял их из револьвера. Но, конечно, грабежей было немало под обычным предлогом поисков спрятанного оружия. Один вид грабежа производился с ведома и разрешения самого Махно; он касался квартир деникинских офицеров: не успевшие уйти из города и спрятавшиеся офицеры были все перебиты, а квартиры офицеров дочиста ограблены» [202] .