«В то время, как революции в разных странах носят пока характер партийно-политический и, таким образом, ведут к временному укреплению в мировом масштабе большевизма, в творческом бессилии которого трудящиеся всего мира еще не убедились, — Украина уже пережила большевистский режим, испытала его на себе и более или менее почувствовала его неспособность переустроить общество на началах подлинной свободы и экономического равенства. И это обстоятельство заставляет думать, что грядущая революция на Украине сразу же может направиться по пути беспартийно-массового народного творчества и сразу же может превратиться в революцию, долженствующую создать анархо-коммунистический строй. Мощность, жизненность, плодотворность и непобедимость революции, направившейся по этому пути, явится примером, достойным подражания для остальных стран, и тем самым окажет влияние на характер международной революции, толкая ее на путь революции анархической» [207] .

Хотя освобождение Украины от немцев было не непосредственным плодом крестьянских восстаний, хотя не на полях Полтавщины, Киевщины или Таврии решилась судьба Украины, а на полях Франции, где был разбит немецкий империализм, анархисты считали свержение гетманщины непосредственным плодом крестьянских восстаний. Если крестьянство смогло свергнуть помещика, то оно сумеет сбросить и советскую власть и приступить к творчеству социальной революции. Как же представляли себе ее анархисты в конце 1918 г.? Об этом говорит достаточно красноречиво «декларация об условиях совместной работы анархистов», принятая единогласно той же конференцией 16 ноября 1918 г.

«Весь этот двуединый процесс крушения государственнической, политически властнической формы общежития (буржуазно-капиталистической или же коммунистической) и постепенной творческой замены его новой, экономически-массовой, безвластной, подлинной коммунистической формой, — вплоть до наступления эры спокойного дальнейшего развития окончательно сложившейся новой общественной организации, мы и называем социальной революцией. Всякая иная революция может быть лишь с большей или меньшей примесью социального содержания. И утверждаем, что социальная революция может осуществиться (если обладает достаточными объективными силами) только в таких реформах, только таким путем, или же не осуществится вовсе и окажется в конечном счете раздавленной, т. е. закончится крахом и восстановлением в тех или иных формах буржуазно-капиталистического строя» (подчеркнуто в «декларации». М. К. [208] ).

Критерием для определения социальной революции служит безвластность, т. е. отрицание диктатуры пролетариата, как необходимого этапа на пути от крушения капитализма к коммунизму. Конференция, действительно, на этом заострила вопрос: «Ни о какой переходной стадии между «разрушенным капитализмом» и «анархическим строем» не может быть речи, — читаем мы в другом месте той же декларации. — Никакой переходной стадии на деле (подчеркнуто в «декларации». М. К.) не имеется». От принятия или непринятия диктатуры пролетариата зависело отношение анархистов к большевикам. Принятие этого тезиса означает смерть «теоретическому» анархизму. В этом заключалось все противоречие и глупость так называемых «советских анархистов» (Рощин, Гордин и др.), принявших диктатуру пролетариата и оставшихся анархистами.

«Весь спор, все расхождения вертелись около понятия социальной революции и вопроса о переходной стадии, — читаем мы в отчете о конференции в петроградском анархо-синдикалистском «Вольном Труде». — В то время как одна часть конференции усматривала в текущем моменте все еще революцию политическую, другая часть категорически утверждала, что перед нами революция социальная. Точно так же вызвал спор и разногласия и вопрос о переходной стадии. В то время как одни отрицали ее и указывали, что переходную стадию смешивают с моментом строительства социальной революции, другие ее признавали, но, признавая ее, все-таки никто не сумел нарисовать ее характерные признаки. Одни предполагали, что переходная стадия — это «советская власть», «советизм» так сказать, другие предпочитали «синдикализм», «ячеечную теорию» и т. д., третьи просто признавали ее, не желая даже утруждать себя вопросом, в чем же будет состоять эта система переходной стадии» [209] .

Мелкобуржуазная природа анархиста не могла принять диктатуру пролетариата, хотя сознательно принимала диктатуру отдельных командиров. Конференция отвергла диктатуру пролетариата. Это было общей почвой для создания «единого анархизма».

«Единый анархизм» имел своих сторонников главным образом, если не исключительно, среди украинских анархистов. Анархисты-коммунисты, анархо-синдикалисты и анархо-коммунисты-синдикалисты Украины и создали на 1-й конференции единую анархистскую организацию Украины «Набат», которая политически руководила махновщиной.

«Трудно сказать, что появилось раньше — «набатовщина» или «единый анархизм», — пишет некий анархист-неонигилист Андреев: — быть может, они одновременно породили друг друга, но теперь они стали синонимом, и расколоть их, не убивая обоих, нельзя» [210] . До октября 1917 г. в русско-анархической среде обнаруживались лишь центробежные тенденции. Расхождения эти начались еще с 1904 г. «Харьковский Набат» (редактор Волин), ведший в 1919 г. агитацию за необходимость организационного сплочения анархистских сил, в статье «набатовца» Андрея дает следующие сведения о расколе анархистов в 1906 году [211] .

«В 1904–5–6 гг. анархисты делились, главным образом, на три течения: на безначальцев, чернознаменцев и хлебовольцев.

«Суть воззрения безначальцев заключалась в том, что они совершенно отклоняли работу в массе. Они говорили: пропагандировать анархистские идеи следует только прямыми действиями. У них поэтому занимали первое место безмотивный террор и экспроприация.

«Чернознаменцы говорили, что совершенно уйти от массы нельзя. Но идти в рабочие организации они находили вредным для цельности и чистоты анархической идеи, а посему они искали иного способа поддерживания связи с массой. Для этой цели они старались организовать чисто анархические ячейки на всех фабриках, заводах и мастерских.