В этом же году Бердяев вошел в совет Русского студенческого христианского движения (РСХД), образованного при помощи YМСА.

В Берлине Николай Александрович опубликовал такие работы, как «Миросозерцание Достоевского», «Смысл истории». «Миросозерцание Достоевского» – одна из лучших работ, посвященной великому русскому писателю. Достоевский всегда много значил для Бердяева. В своей книге философ не только показал, какую огромную роль в творчестве Достоевского играло понятие свободы, но обозначил ее собственное понимание.

Одним из главных трудов не только немецкого периода, но и всей жизни Николая Бердяева стала книга «Новое средневековье», посвященная философии религии и увидевшая свет в 1923 году.

Философу с его культом свободы была чужда позиция фатализма. Он считал, что история – не только судьба всего человечества, но и судьба отдельного человека. По Бердяеву, человек сам творит историю, сам переживает ее, и поэтому, никогда не бывает в ней безучастным зрителем, только автором, соучастником, творцом. Николай Александрович был убежден, что только лишь творческими усилиями всех людей может произойти религиозное преображение бытия и раскрепощение человека от материального мира. Современное состояние общества Бердяев в своей книге оценил как кризисное. Он видел зарождение существующего кризиса современного века в эпохе Возрождения. Средневековье породило образы монаха и рыцаря – два состояния аскетической личности, обращенной к своему внутреннему миру, в то же время Средневековье ограничивало свободу творчества, что привело к Ренессансу, который мыслитель трактовал как мистическую эпоху. В это время, считал Бердяев, произошло отпадение человека от Бога, человек стал самонадеян, что привело к ослаблению творческих сил, не устремленных более к абсолюту. Особенно ясно это обозначилось, по мнению Николая Александровича, в эпоху позднего Возрождения, когда в жизни человека появились машины. Бердяев считал это величайшей революцией в истории человечества, в корне изменившей образ и ритм жизни. Человек покорил природу, а машина покорила человека, сделала его рабом техники, убивающей тело и душу. Человек оказался в мире техники, попал в новое рабство – коллективную зависимость от машины. Мышление человека изменяется, становится техническим. В такой цивилизации преобладающим становится стремление к наслаждению и комфорту. На смену бескорыстным духовным стремлениям приходит потребительское отношение к миру. Внимания стоит лишь техника, производство, прикладные отрасли науки; духовная жизнь и культура воспринимаются как нечто иллюзорное, необязательное.

Философ сделал и еще один весьма интересный вывод: власть техники способствует установлению коллективизма и тоталитаризма. Бердяев не отрицал того, что появление техники, как результата человеческого созидания, неоспоримо свидетельствует о богоподобии человека, его способности к творчеству. Но поклонение технике, существующее в нынешнем мире, превращает человека из ее господина в ее раба. Человек не представляет своего существования без техники, приноравливает свои желания, действия, цели к техническим возможностям, изменяется вслед за техническим развитием. Главной ценностью становится техника, человек же превращается в средство технического прогресса. Такими видел Бердяев отношения человека и созданной им техники.

Николай Александрович заострил внимание и на том, что техническая цивилизация привела к разрыву с природой, с органической возможностью развития человечества. Машины – творения человека, нередко бунтуют против своего создателя, используются ему во вред, грозят человечеству гибелью. Бердяев по-новому интерпретировал библейское сказание о грехопадении: творение восстает на своего создателя. Техника начинает занимать решающее место в человеческой жизни. Техническая цивилизация распространяется, и вслед за ней изменяется человек, из хозяина он становится придатком машины, и зависит от нее. Философ опасался, что это может изменить саму человеческую сущность, сорвать Божий замысел о человеке. Он рассматривал самый страшный вариант – в случае господства техники вместо восхождения человека к Богу начнется его нисхождение к материи, и человек сам превратится в бездушную усовершенствованную машину. Ренессанс принес человеку свободу разума, но она начала иссякать, и ее результаты лишь закабаляли человека. Цивилизация машин – ложная цивилизация. Вместо образа и подобия Божия человек стал образом и подобием бездушной машины.

После Ренессанса установившаяся эра новой истории по своей сути была нехристианской. Человек встал в центр Вселенной. Он стал свободен внешне, но потерял духовность, и перестал зависеть от высшего, а значит, стремиться к сверхчеловеческому. К XIX веку гуманизм практически исчерпал себя, дав человеку простор, он использовал его возможности, истратил веру в сверхзадачу, накопленную в предыдущие века, лишил его смысла человеческого существования. Последовала эпоха разочарования. Рыцаря и монаха вытеснили торгаш и шофер, уступившие место комиссару, тиранящему народ во имя блага народа. Человек забыл о своих самых гордых и смелых мечтах. Гуманизм, отделенный от религии, обернулся своей противоположностью, дал путь развитию мещанской цивилизации. Бердяев считал, что буржуазная цивилизация не является формой культуры, – лишь затянувшимся переходом от старого Средневековья, которое все же было освещено христианским светом, к новому состоянию общества, когда религия займет должное место. Выход философ видел во вступлении человечества в эпоху, которую и назвал «Новым средневековьем». Идея «Нового средневековья», по мнению Бердяева, должна была указать человеку пути выхода цивилизации из кризисного состояния. Несмотря на многие отрицательные стороны, средневековое общество в сравнении с современным, благодаря христианству было единым, устремленным не к материальному, а к духовному. В «Новом средневековье» человек вновь должен обратиться к высшему началу, чтобы окончательно не погибнуть. Мыслитель сравнивал состояние современного общества с падением Римской империи – именно христианство духовно спасло мир от окончательного нравственного падения. Призывая к «Новому средневековью», Бердяев обращался к новому христианскому сознанию, к религиозной революции духа. Концепция «Нового средневековья» стала продолжением русского религиозного ренессанса начала века, не достигшего своей конечной цели. Николай Александрович был убежден, что в обществе «Нового средневековья» большую роль будет играть женщина. Прежняя культура с ее преимущественным господством мужского начала, считал он, исчерпала себя. Именно мужское начало, руководящее жизнью общества, привело к мировым войнам. Поэтому будущее человечества связано с ростом женского влияния на культуру и общественную жизнь. По мнению философа, женщина лучше понимает душевные процессы жизни, она стоит ближе к первичным стихиям мироздания, именно она должна сыграть огромную роль в религиозном пробуждении человечества. Вместе с тем Бердяев однозначно давал понять, что его отношение к женщине ни в коем случае не подразумевало женской эмансипации нового времени.

«Новое средневековье» виделось философу началом новой религиозной эпохи. Во второй половине XIX века среди русской интеллигенции атеизм стал общепринятой нормой. Однажды, тогда еще молодой марксист Бердяев, встретив в ссылке С. Булгакова, рассказывал о нем А. Луначарскому: «Смелый человек! Даже в Бога верит!» А в Советской России веру вообще не считали личным делом каждого – борьба с религией после революции достигла колоссального размаха. Николай Александрович понимал, что и марксизм можно рассматривать, как религию, а не как философскую теорию. Поэтому он пытался показать отличие общества «Нового средневековья» от коммунистического, подчеркивая, что в наступающую эпоху не обязательно единомыслие. Эпоха «Нового средневековья» не обещала, что в большинстве своем победит религия истинного Бога, Христа, но это значит, что в этот период вся жизнь во всех своих проявлениях поднимается на религиозную борьбу, идет к четкому определению религиозной стороны, божественного начала. Эпоха обостренной борьбы религии Бога и религии Дьявола, противостояния начал Христовых и начал Антихристовых будет уже священной эпохой по своему типу, даже если верх будет брать религия дьявола и дух антихриста. Поэтому русский коммунизм с разворачивающейся в нем религиозной драмой Бердяев считал принадлежащим к «Новому средневековью».

У книги был шумный успех. «Новое средневековье» было переведено на четырнадцать языков и обеспечило Николаю Бердяеву европейскую славу.

В 1924 году Николай Бердяев переехал из Берлина в Париж. Город показался ему гораздо более оживленнее и красивее, чем Берлин, лишенный, как он считал, всякого стиля. Но в Париже Бердяева, остро чувствовавшего переломы истории, не покидало чувство обреченности, надвигающейся катастрофы, умирания великой культуры, уходящей в прошлое.

Вместе с женой, свояченицей и их матерью Ириной Васильевной Трушевой Николай Александрович поселился в пригороде Парижа, в Кламаре, в наемной квартире. У него появляются привычки, например, он всегда покупает книги в книжном магазине «Vrin». Он всегда с нетерпением ждал дня, когда получал каталог антикварных книг. Просмотрев его, Николай Александрович отмечал все интересующее его, затем отбирал из своих книг уже не нужные ему, чтобы обменять их с доплатой на другие.

Бердяев почти всегда испытывал тоску летом в сумерках на улице большого города. Особенно часто это случалось с ним в Париже. Бердяев вообще плохо переносил сумерки. Они казались ему переходным состоянием между светом и тьмой, добром и злом. Дневной свет уже погас, а звезды еще не выступили на небосводе, и не горит огонь в окнах – свет человеческого очага. В сумерках у Бердяева обострялась тоска по свету, вечность заглядывала ему в глаза. Тоска ночи казалась ему еще глубже тоски сумерек. С возрастом у него это прошло. Раньше он засыпал при свете, боялся ночных кошмаров. Во время сна он испытывал присутствие кого-то постороннего. Он читал работы по психиатрии, объяснявшей его состояния подсознательным, но это мало что говорило ему. Он относился к тоске иначе, переживал ее мистически, чувствовал притяжение бездны вечности. В существовании самой жизни Бердяев обнаруживал тоску, – он плохо переносил обыденность, повседневные заботы. Над обыденностью поднималось лишь творческое познание. Он говорил, что стал философом, чтобы отрешиться от тоски обыденной жизни. Он противопоставлял ей творчество.