Приезд в Петербург означал для Николая Бердяева встречу с литературным миром. Начало XX века – это новый ренессанс русской культуры. Бердяев чувствовал это опьянение творческим подъемом, происходившее вокруг, обострение эстетической чувствительности, его привлекала новизна, религиозные искания. Наступила эпоха расцвета поэзии, философской мысли, в обществе проснулся интерес к мистике и оккультизму. Сознание интеллигенции изменялось. Философская терминология вошла даже в частную переписку. Повсеместно в кружках и салонах, на страницах печати обсуждались идеи Шеллинга, Ницше, Маркса, Соловьева, Достоевского и Толстого.

Бердяев всегда ждал чуда от общения с новыми людьми. Так совпало, что культурный ренессанс появился в предреволюционную эпоху и вместе с надеждой на преображение жизни нес чувство приближающейся гибели старой России.

В искусстве рождались новые направления. Философская мысль возвращалась к вопросам, поставленным Достоевским и Толстым, но неоцененным по достоинству прежними русскими критиками. Бердяев еще до приезда в Петербург с большим интересом прочитал книгу Д. Мережковского «Л. Толстой и Достоевский», которую считал лучшим произведением писателя.

После развала «Нового пути» был создан новый журнал – «Вопросы жизни», который издавал Д. Е. Жуковский. В нем, кроме редакторов С. Булгакова и Н. Бердяева, сотрудничали многие яркие мыслители эпохи: Д. Мережковский, В. Розанов, А. Карташев, Вяч. Иванов, Ф. Сологуб, А. Блок, А. Белый, В. Брюсов, А. Ремизов, Г. Чулков, Л. Шестов, М. Гершензон, С. Франк, П. Струве, князь Е. Трубецкой, П. Новгородцев, Ф. Зелинский, Б. Кистяковский, А. Глинка (Волжский), В. Эрн. Общение с ними несомненно повлияло на мировоззрение Николая Бердяева. Во многом он был не согласен с ними, но, как сам признавал, благодаря им значительно расширил свой кругозор.

В ноябре 1905 года по Высочайшему указу было прекращено дело Харьковского комитета РСДРП и Лидия Рапп получила свободу передвижения. Она приехала в Петербург к Бердяеву и больше они не расставались.

Встреча с Д. Мережковским имела для Николая Александровича большое значение. Долгие зимние вечера 1905 года Бердяев проводил в разговорах с женой Мережковского З. Н. Гиппиус. Они засиживались до трех часов ночи. Бердяева поражало в ней отсутствие человеческой теплоты, он находил ее холодность «змеиной». Чуткий к страданиям, Бердяев считал Гиппиус несчастным человеком и при этом очень ценил ее поэзию, хотя поэтов не любил. Личного общения с Дмитрием Мережковским у Бердяева не сложилось. Он считал, что это вряд ли было возможно, главным образом из-за характера самого Мережковского, который не слышал и не замечал людей. Николай Александрович вспоминал, что вечера у Мережковских таили в себе нечто магическое, почти сектантское. Они стремились подчинять, довлели над собеседниками, а Бердяев, индивидуалист по своей природе, не мог этого позволить. Он сам считал себя выразителем новой религиозной и философской мысли. Атмосфера, царившая у Мережковских, в какой-то степени повлияла на поворот Бердяева к православной церкви. Он находил, что в ренессансе XX века, слишком много языческого, и это казалось ему новым ограничением свободы личности.

В Мережковских Бердяева вначале привлекла их неординарность, необычность. Но Николай Александрович всегда был личностью независимой, никогда не сливался с обществом, не позволял поглотить себя коллективной силе, не растворялся в чужих идеях, и мог противостоять сторонней харизме. Как бы ни казались интересны ему новые мысли, как бы ни интересны были люди, он никогда не попадал под их обаяние. Превыше всего он ставил свободу, и любая попытка влияния на Бердяева вызывала у него обратную реакцию. Атмосфере, господствовавшей в умах творческой интеллигенции в начале XX века, он противопоставил свободу личности и духа. Новые веяния того времени лишь слегка задевали его, настолько, чтобы узнать, постичь их и вернуться к своим, изначально волновавшим его вопросам. Он пытался понять новые идеи, но не подчинялся им. Поэтому он оставался всегда одиноким и в марксизме, и в православии.

Василия Васильевича Розанова Николай Бердяев считал одним из самых ярких и оригинальных людей, каких ему приходилось встречать в своей жизни. Обладая типичными русскими чертами, Розанов тем не менее был индивидуален. Бердяеву казалось, что Розанов похож на героев Достоевского, его внешность больше подходила какому-нибудь рыжему хитрому костромскому мужику. У Розанова была забавная манера говорить – пришептывая и приплевывая. Бердяев считал, что у Розанова самый большой дар в современной русской прозе, неудивительно, что между Бердяевым и Розановым сложились хорошие отношения. Василий Васильевич часто называл Николая Адонисом, иногда «барином» и обращался к нему на «ты». О книге Бердяева «Смысл творчества» Розанов написал четырнадцать статей. Он одновременно восхищался книгой философа и критиковал ее. До Розанова еще никто не уделял Бердяеву столько внимания. Отношение к миру у них было противоположным. Николай Александрович ценил критику Розановым исторического христианства и лицемерия христианства в проблеме пола, но в столкновениях Розанова с христианством принимал сторону христианства. В Петербурге, на первом собрании Религиозно-философского общества, основанного по инициативе Бердяева, Николай Александрович прочел доклад «Христос и мир», обращенный против статьи Розанова «Об Иисусе Сладчайшем и о горьких плодах мира». Что, однако, никак не повлияло на их отношения.

В культурном ренессансе начала XX века Николай Бердяев нашел много новых тем для себя. Он считал себя многим обязанным общению с людьми того времени. Но магическая, оккультная атмосфера, символизм, казавшиеся ему опасными для свободы, не имели над ним власти.

Многое было для него неприемлемым. Бердяева раздражала литературщина, элитарность, эгоцентризм поэтов, неестественность увлечения оккультными течениями. Все это порождало у него уже знакомое ему чувство нехватки свежего воздуха.

Культурный ренессанс рубежа веков был элитарен. Его представители, хоть и сочувствовали революции, были слишком увлечены новыми проблемами философского, эстетического, мистического характера и совсем не интересовались социальными вопросами. Людям, активно участвовавшим в социальном движении, были чужды интересы культурной элиты. Попытка организаторов журнала «Вопросы жизни» установить сближение культурных и социальных течений провалилась.

В России в то время были в моде дионисические [5] веяния и оргиазм. Искали экстазов, и мало интересовались реальностью. Для Бердяева это означало равнодушие к теме личности и свободы. Андрей Белый, необыкновенно яркая творческая индивидуальность, с гордостью говорил, что у него нет личности, нет собственного «я». Бердяев в этих настроениях усматривал только подтверждение различия между индивидуальностью и личностью. В то время многие хотели преодолеть индивидуализм, и идея «соборности» в сознании и культуре была очень популярна в литературных кругах. Главным теоретиком соборной культуры, преодолевающей индивидуализм, был Вячеслав Иванов – философ, один из идейных вдохновителей Серебряного века.