– Чем угрожали?

– Говорили, что прикроют лавочку, и все такое. Дошло до того, что Даннингер перестал бывать в городе, и за покупками приходилось ездить нам. Но ситуация всегда оставалась под контролем. Идиоты приходили и уходили. Порой мы никого не видели целыми неделями, а потом они начинали появляться каждый день.

– И вы наверняка сообщали в полицию.

– Да. Некоторых арестовали. За вторжение на чужую территорию или за угрозы, точно не помню. – Он прищурился. – Стоит человеку захотеть, и он становится настоящей сволочью.

– И что вы об этом думали?

– Я думал, что протестующие – чертовы придурки.

– Почему?

– Любой, кто хоть что-то знал, понимал, что он ничего не добьется. Мы не предназначены для вечной жизни. – Он снова задумался. – С другой стороны, если кто-нибудь придумает, как это сделать, мне бы совсем не хотелось, чтобы ему помешали.

Двадцать минут спустя мы с Алексом парили над Большой рекой в поисках руин Приюта Эпштейна, на которые указывал маркер. Оказалось, что их просто не существует. Бенни предупреждал нас, что там ничего не осталось. Мы считали, однако, что он преувеличивает и там есть хоть что-то – обугленная стена, несколько столбов, обвалившаяся крыша.

Деревья доходили до самого берега реки – относительно молодые, выросшие на месте уничтоженных пожаром. Следы разрушений виднелись до сих пор – поваленные стволы, почерневшие пни, – но понять, остались ли они от пожара 1365 года или какого-то другого, было невозможно. Впрочем, это вряд ли имело значение.

– Взгляните на изгиб реки, – сказал нам Бенни. – Там есть островок с нагромождением камней. Лаборатория находилась к западу от него, на южном берегу.

Мы нашли несколько торчащих из земли труб, обгоревшие плиты и заросшие кустами остатки солнечной батареи. И все.

Река в этом месте была широкой, и для того, чтобы доплыть до острова с камнями, требовалось несколько минут. Я стояла на берегу, думая, как многое могло бы измениться за последние шестьдесят лет, не случись в 1365 году пожара.

– Думаю, – сказал Алекс, – пришло время нанести визит в Мортон-колледж.

Мы сидели в номере отеля в Западном Чибонге.

– Которым заведует Эверсон?

– А куда еще?

– Но если ты прав насчет Эверсона…

– Я прав.

– …не слишком ли это рискованно?

– Не больше, чем взглянуть на горгону, – ответил Алекс. – Чейз, там куда безопаснее, чем здесь.

Нельзя сказать, что его слова сильно меня успокоили.

– Почему ты так считаешь?

– Эверсон знает, что мы не отправимся туда, никому об этом не сообщив. Вряд ли ему захочется, чтобы мы погибли или пропали без вести, если кто-то будет знать о нашем намерении посетить колледж.

– Что ж, разумно.

– Когда будем готовы?

– Сегодня днем, – поколебавшись, ответила я. – У меня есть работа.

– Работа подождет. Попробуй забронировать перелет как можно раньше. Лететь долго, а я хотел бы прибыть туда уже сегодня.

– Как хочешь.

– Ладно.

Я подождала, не скажет ли он что-нибудь еще, но он повернулся и направился к двери.

– Алекс, мы действительно собираемся кому-то об этом сообщить?

– Джейкоб сообщит, если мы не вернемся.

– И что мы собираемся выяснить?

– Хочу найти подтверждение своей идее.

Мортон-колледж находится в долине Кало – на дальнем северо-западе, почти у самого океана. Климат там холодный и суровый, температура доходит до минус сорока в погожий день, а скорость ветра – до семидесяти километров в час. Гор там немного, но земля изрезана хребтами, оврагами, бороздами и ущельями. Есть и громадный водопад: будь эти места гостеприимнее, он мог бы стать главной туристической достопримечательностью.

Ближайший населенный пункт – Транквил, где в то время проживало шестьсот человек. По данным переписей, в течение почти тридцати лет жители Транквила постоянно покидали его. Поселок был плодом социального эксперимента, попыткой воссоздать эмерсоновский образ жизни. Три поколения спустя его жители, видимо, почувствовали, что сыты по горло. Я спросила Алекса, не знает ли он, почему так случилось. Он лишь пожал плечами и сказал:

– Идеалы одного поколения не всегда подходят для следующего.