Теперь Степана не стало.

Никогда больше Лена не услышит его тяжёлые, грузные шаги в прихожей. Его голос, капризно и недовольно зовущий жену по имени, никогда больше не зазвучит в её ушах. Он никогда больше не будет сидеть в большом плетёном кресле под деревом. Никогда не потребует чаю с луковым пирогом. Никогда, никогда…

Лена старалась не думать о Степане плохо. Не вспоминать его скупость, пошлость, пренебрежение приличиями, демонстративное превосходство над всем и над всеми. Старалась забыть о его, унизительной для себя, любовной истории с московской актрисой. Недавнюю интрижку мужа вдова вообще обходила в мыслях стороной. Она загоняла в самые дальние уголки памяти все оскорбления, которые вытерпела за годы семейной жизни.

О покойниках нельзя думать плохо — так ведь?

А о себе можно.

Лена без конца корила себя. Когда-то где-то она услышала выражение, что от хороших жён не гуляют. Степан не просто гулял от неё. Он уходил к другим женщинам, будучи совершенно беспомощным по мужской части. Значит, он искал у них чего-то другого… Ласки, нежности. Любви…

То, что супруг таким образом просто развлекался, почему-то не приходило ей в голову.

Без сомнения, она была плохой женой. Тогда, шестнадцать лет назад, произнеся в ЗАГСе заветное слово «да», она хотела поправить своё материальное положение. А получается, испортила жизнь и себе, и мужу…

Дверь тихо скрипнула, и в комнату ужом скользнула Егоровна. Сочувственно глядя, пожилая женщина погладила её по руке.

— Сидишь? — вполголоса спросила она.

— Сижу, — слабо улыбнулась Лена.

— Поела бы хоть.

— Не хочу.

— Ну чайку попей. С пирогом. Хочешь?

— Нет, — покачала головой вдова. — Какой чай в такую жару?

— Какой-какой… Обыкновенный! — Егоровна была верна себе и принялась ворчать: — Чего ты к этому креслу прилипла, как муха к паутине? Не ешь, не спишь… Мало Степан помер — ты и себя извести решила?

— Я не хочу есть, мама, — прикрыла глаза Лена. — Я просто не голодна. Как проголодаюсь, обязательно приду и поем.

— Придёт она… — продолжала скрипеть мать. — Что вот ты тут сидишь, я не пойму. О чём думаешь?

Ответов на её вопросы не прозвучало.

— Что молчишь?! — Егоровна явно пошла в наступление. — Разговаривать не хочешь?!

— О Степане, — нехотя двинула бровью Лена. — Я думаю о Степане. И о себе…

— О Степане она думает… Что о нём думать? Помер — царство ему небесное. Сколько крови нам попил, ирод! А вот о себе подумать стоит. О себе-то — самое время.

Дочь непонимающе покосилась на мать.

— Что смотришь? — произнесла та. — Я о деле с тобой пришла поговорить.

— О каком?

— Не нравится мне этот Зурабович, — без обиняков начала Егоровна. — Уж больно он заботливый. И денег тебе дал, и похороны на себя взвалил, и звонит тебе по пять раз на дню. С чего бы это, а?

— Звонит не он, а человек, которого он назначил, — поправила Лена.

— Всё равно! — отмахнулась мать. — Уж больно подозрительно он тебя обхаживает. Не иначе поиметь чего хочет! Как ты считаешь?

Дочь пожала плечами, промычав что-то невразумительное.

— Чего плечами-то жмёшь? — Егоровна уже начала сердиться. — Я ей дело говорю, а она плечами жмёт! Ты, чем вселенскую скорбь изображать, лучше бы на завод съездила!

— Зачем? — вздохнув, спросила Лена.

— Зачем… Затем! Неизвестно, что там без Степана творится! Может, его Зурабович уже к рукам прибирает! Обведёт тебя вокруг пальца, пока ты тут кресло юбкой протираешь!

Вдова отвернулась, всем своим видом показывая, что не жалает это слушать.

— Что ты отвернулась?! — взвилась мать. — Что ты отвернулась?!! Тебе на себя наплевать, что ли?! Шестнадцать лет издевательства терпела, через сколько унижений прошла! Чтобы сейчас, в последний момент, всё упустить, чужому человеку отдать?! Если себя не жалко, то хоть нас с Веркой пожалей! И внука своего, которого ещё поднимать надо! Как мы все жить-то будем?!! На какие шиши?!!

— Мама, сейчас не время об этом! — вспыхнула дочь.

— Не время?! А ты уверена, что когда настанет время, то не будет уже поздно?!

— Мама, я контролирую ситуацию!

— Как?! Сидя в кресле и ничего не делая?!

В Лене начало закипать негодование.

— Мам, уйди! — сверкнула она глазами. — Уйди, не хочу тебя слушать! Оставь меня в покое!!

Её голос сорвался на крик.

— Да как тебя в покое-то оставить! — всплеснула руками Егоровна. — Тебя в покое оставь — так ты всю себя изведёшь! А то я тебя не знаю! Сидишь небось и думаешь, какой Степан хороший и какая ты плохая!