Зять густо покраснел, подскочил и опрометью кинулся прочь от стола.

— Петя! Петя! Ты куда? — закричала Вера. Тот, не оборачиваясь, широко шагал через лужайку по направлению к въездным воротам. Жена бросилась за ним.

— Ну и зятёк у тебя… — покачал головой Никита Петрович, обращаясь к Штырю. — Хочет всё и сразу, на блюдечке принесите.

— А сейчас молодые все такие! — Мадам Бабенко с хрустом откусила свежий огурчик. — Юношеский максимализм у них проявляется. До двадцати пяти лет будет проявляться, а потом перестанет.

Присутствующие переглянулись — зятю Штыря было двадцать семь.

Над столом повисла тишина, нарушаемая лишь сочным движением челюстей супруги мэра.

— Давайте лучше поговорим об отпуске! — предложила Илона. — Кто куда в этом году едет отдыхать?

Сбежав от Стаса, Сашка проделал обратный путь по кипарисовой аллее и далее, до знакомой уже набережной. Никакие продукты покупать он не собирался. Как и подавляющее большинство мужчин, готовить парень не умел, не любил и не хотел. Быт — это удел женщин.

Купив бутылочку пивка, журналист принялся было высматривать свободный столик уличного кафе, но, поняв безуспешность сего занятия, довольствовался скамейкой. Пиво было прохладным и чрезвычайно приятным на вкус. Скамейка, по счастливой случайности, стояла в теньке. Сашка прикрыл глаза и принялся наслаждаться напитком, прохладой и одиночеством.

Стас порядком вывел его из себя. Легко рассуждать о приземлённости чужих мечтаний, когда у тебя есть средства, чтобы обеспечить себе достойную жизнь. Тогда можно и философствовать — почему нет? «Деньги — это чеканенная свобода». Достоевский сказал.

М-да…

Сашка был нищ и зависим.

С некоторых пор Сашка избегал ходить по центральным улицам Москвы — их вопиющая роскошь раздражала. Парень понял это, когда, вооружённый фотоаппаратом, изучал родную столицу. Ссутулившись и втянув голову в плечи, он пробегал мимо дорогих ресторанов, отелей и бутиков. Ему, с его мизерной зарплатой, там нечего было делать. Как нечего было делать и в казино, огни которых так притягательно горели. Попытать удачу парень не мог себе позволить — ему вряд ли хватило бы денег даже заплатить за вход. Потихоньку, чтобы не заметила мать, он лишь иногда посещал залы игровых автоматов, но всякий раз возвращался оттуда ни с чем.

Роскошные иномарки проносились мимо, норовя обдать парня грязью из лужи или снежной кашей. В дорогих автомобилях сидели красивые женщины, которых не интересовал нищий журналист, шлёпающий по тротуару. Глядя на них, Сашке становилось обидно и жалко себя. Тем сильнее он ненавидел мужчин, которым принадлежали эти машины и эти женщины. Ну чем они лучше его, ну чем?!

Получается, в отношении к новой России и новым русским Сашка со Стасом был солидарен.

Грёзы о красивой жизни всё настойчивей посещали его. Тем больше нарастало в нём раздражение. Он не желал, как бродячий пёс, смотреть голодным взглядом на недоступную роскошь, в которой купается кто-то другой. Он не желал всю жизнь выкраивать гроши на хлеб, глядя, как богачи проносятся мимо на шикарных иномарках. Он не желал пахать, как проклятый, ожидая весь год жалких трёх недель отпуска. Пахать, создавая кому-то капиталы и сверхприбыли, без надежды на собственное благополучие. Он не хотел созерцать в телевизоре сытые рожи успешных и знаменитых, вальяжно поучающих народ, как надобно жить. Он не хотел смотреть… Он хотел быть. Не надрываться, а наслаждаться, не отираться около жизни, а жить. Он сам желал купаться в роскоши, ездить на иномарках и выступать по телевизору. Вот что было его потаённой мечтой, а не те квартира, машина и дача, за которые его осудил Стас. Но о подобном богатстве Сашка просто боялся — слишком мифической и недоступной была такая жизнь. Он загонял свои желания в самые дальние уголки сознания, понимая их несбыточность, а вместо них ставил перед собой другие, казавшиеся более реальными, цели. Квартиру, машину и дачу хотели все, и он примкнул к рядам страждущих среднего материального достатка, дабы ничем не отличаться от своих соотечественников.

Может быть, зря он это делал?

Пиво закончилось и, отбросив пустую бутылку, парень задумался, куда же ему идти дальше. Снова поплавать в море? Или направиться домой в надежде, что брат всё-таки вспомнит про него и приедет? А может, он уже приезжал? А может, и не раз? Ещё решит, что Сашка его избегает. Подумает: «Вот, приехал, только чтоб на море бесплатно отдохнуть!» И тётку надо бы повидать… Журналист решительно поднялся со скамейки и потопал по направлению к дому. Закатное солнце светило ему в спину алыми лучами.

Выйдя на улицу Ленина, Сашка наткнулся взглядом на примеченный им вчера двухэтажный домик с остроугольной коричневой крышей.

Интересно, а кто в этом домике живёт?

— Вот тебе список, чеши за продуктами! — скомандовала Ивановна, вручая Ире листок бумаги. Девушка, только что загрузившая грязное постельное бельё в стиральную машину, скривилась:

— А попозже нельзя? Я хоть передохну.

— Давай, чеши! Ужин скоро, а хлеба нет и кофе закончилось! Прогуляешься заодно!

— Да уж! По такой жаре…

— Иди-иди, не выступай!

Покорно взяв лист бумаги и захватив сумку, Ира потащилась к выходу. Спустившись с крыльца и нажав на кнопку автоматического замка калитки, девушка вышла на мощённый плиткой тротуар. Повернулась и буквально в двух шагах от себя увидела Сашку. Тот стоял, прислонившись к ограде, и наблюдал за ней изумлённым взглядом. Жаркая волна моментально прилила к лицу Иры, ладони предательски вспотели.

— Девушка, я вас знаю? — вырвалось у парня.