— Ах вы, язычники! Хотите пропустить обедню оттого только, что какой-то парень похитил девушку, на которой хочет жениться?

Прихожане зароптали. Священник повысил голос:

— Разве «отмыка» — не наш народный обычай?

Послышались возгласы одобрения, и все снова разошлись по своим местам; священник между тем продолжал:

— Как вы вернее спасете ваши души — гоняясь за «отмыкарями» или слушая обедню? Омер с друзьями ушли с обедни — это их дело, им и ответ держать. А вы-то что, хотите, чтобы ваш пастырь доканчивал службу перед одними женщинами? Ах вы, грешники, Сатана изобрел новую хитрость, чтобы ввести вас в смертный грех! Сегодня я не стану читать вам другой проповеди. Вверьте себя Богу и покайтесь. Да снизойдет на вас благодать.

— Аминь! — подхватила надтреснутым голосом старая бабка по прозвищу Венгерский Крест.

Священник отвернулся и среди назидательного молчания продолжал читать Евангелие. Скоро в церковь вернулся, охая, старый Тенсо. Женщины встретили его возвращение приглушенными смешками.

После обедни люди кучками разбрелись по площади перед церковью. Старая бабка Венгерский Крест защищала Омера, упирая на то, что «отмыка» — свершившийся факт, и Тенсо должен с этим смириться. Девушки называли Омера героем. Парни ему завидовали, в одно слово твердя, что Мара — красотка каких мало. Банди и еще несколько парней отправились на поиски убежища «отмыкарей».

Старый Тенсо после обедни наведался в ризницу. Священник снимал воскресное облачение. Видя входящего Тенсо, он рассмеялся. Крестьянин сказал ему с хитрым видом:

— Это вы, отец мой, подсказали Омеру насчет похищения. Я-то знаю. Вам милы старинные правила. А мне милей новые, за которые заступятся жандармы, и Мара ко мне вернется живая или мертвая.

Священник улыбнулся.

— Ты неправ, Тенсо. Первую свою жену, ту, с которой ты будешь на Небесах, — если только ты на них попадешь — ты добыл «отмыкой».

— Господь спаси ее душу, — отозвался Тенсо, — тогда я поступил дурно.

— Ладно, — возразил священник. — Но, как тебе известно, в руках у парня девушка не остается нетронутой. Что ты будешь делать с беременной дочкой? Никто не возьмет ее замуж, ни здесь, ни в городе. А с ребеночком, который родится, что ты будешь делать? А потом, Омер не противен Маре, что бы там она ни болтала. Мне она призналась, что он ей по сердцу, да только втемяшилось ей найти мужа в городе и стать дамой. Завтра Мара будет без памяти любить своего Омера. И уж никак не откажется пойти с ним под венец. Ты богат — пожени молодых людей, а потом купи им лавку в городе. Тогда Мара станет дамой и ее желание исполнится. Хоть ради спасения души вспомни собственную молодость. Не презирай «отмыки» — священного обычая нашего племени.

Старый Тенсо помялся, покашлял, а потом как разрыдается, приговаривая сквозь слезы и стоны:

— Ох, верно… «отмыка»… «отмыка»… Первая моя женка, моя Ниера… Марина мамаша… Дай-то Бог, чтобы моя Ниера была со мной… на Небе… Ох, надо бы их поженить… Хорошая свадьба будет…

И священник проводил Тенсо до церковных ворот, говоря:

— Да, это будет прекрасная свадьба! Наряды для жениха и невесты уже готовы. Ты потом сам будешь доволен, старый Тенсо, что твоя дочка замужем за человеком твоего роду-племени. Придет время, Господь призовет тебя к себе, упокоишься с миром, и на твоей могилке вырастет розмарин, и внуки, тоже твоего роду-племени, придут к тебе помолиться.

На площадь вышли цыгане, поигрывая на гитаре. Девушки и парни плясали коло, и старая бабка Венгерский Крест пританцовывала вместе с ними.

Плясуны пели:

Старый Тенсо мгновение смотрел на коло, а потом как ни в чем не бывало сам вступил в хоровод. И пошел вприскочку, распевая:

В гитаре Чево-вам было что-то от ветра, который всегда стонет в бельгийских Арденнах…

Чево-вам был божеством того леса, где блуждала Женевьева Брабантская{65}, от берегов Мааса до Рейна, через вулканический Эйфель к мертвым морям, коими являются болота Дауна, Эйфель, из которого бьет источник святого Аполлинария, и где лежит озеро Мариа Лаах — плевочек Богородицы…

Глаза Чево-вам, мигающие и гноящиеся, с веками, красными, как сырая ветчина, постоянно слезились, и эти слезы жгли ему губы, как вода из кислых источников, которых так много в Арденнах.

Он состоял в свойстве с кабанами, в родстве с кроликами и белками, и жизнь сотрясала его душу, как восточный ветер трясет оранжевые грозди птичьей рябины…

«Чево-вам?» — так он спрашивал вместо «Чего вы хотите?» — валлоноязычный валлонец из Валлонии, родился пруссаком в местечке Мон, которое по-немецки называется Берг и расположено близ Мальмеди на дороге, ведущей в сторону тех опасных торфяников, что называются От-Фанж (то есть Высокие Топи), или От-Фань, или, правильнее, Хоэ-Венн, поскольку это уже Пруссия, о чем свидетельствуют черно-белые, песочно-серебряные, ночного и дневного цвета тумбы на всех дорогах.