и да обрушит он на Чево-вам и на Шансесс всех ганических мух,{69} о которых на севере рассказывают, будто они терзают свои жертвы с неотвратимостью рока. Да приведет он с собой второго моего покровителя, в митре и плювиале, епископа святого Аполлинария. И пускай этот плювиаль{70} окутает деревянное расписное распятие, прозябающее на перекрестке дорог —

Пришла ночь. Шансесс все читала молитвы, перебирая четки. На столе, среди бутылок, пустых и полных пеке, мерцала и коптила керосиновая лампа. Чево-вам достал хлеб и сыр «свиная голова». Он медленно ел, слушая болтовню товарищей и бульканье воды, закипающей у Шансесс для кофе.

Гийам рассказал историю о Понсене и его четырех братьях — имелись в виду мизинец и остальные четыре пальца. В его истории Понсен то и дело колотил Верзилу, старшего. Гийам встал и пошел за дверь помочиться. Вернувшись, он сказал:

— Хотел бы я быть в топях позади хижины Мишеля, сидел бы я в зарослях вереска и брусники, и был бы счастливее, чем святой Ремакль в его раке{72}, прах меня побери! Сегодня вечером небо светлое и сколько на нем золотых яичек — прах меня побери совсем с потрохами, прах бы их побрал! В небе полным-полно светлых яичек, тех, что зовутся светила, планеты, звезды, луны…

Он выпил пеке, а Бабо воскликнул:

— Жена мэра сказала, что я как луна. Но, прах меня побери, Гийам, у меня три яичка, а луна-то одна! Не так, что ли?!

— Бабо! Что вы такое мелете, вы и есть луна несмотря на три ваших яичка, прах меня побери!.. Вы никогда не толковали со стулом. Не так, что ли?.. Нетушки!.. То-то и оно! А спросите-ка у какого-нибудь стула: «Что такое мужчина?» Это задница — не так, что ли? — так он вам и скажет. Спросите у скамьи: «Что такое женщина?» «Это задница, не так, что ли?» — так она вам и скажет. Спросите у табурета или у табуретки: «Что такое парень и девка?» — «Это две задницы, не так, что ли?» — скажут они. Спросите у кресла, в котором сидит кюре: «Что такое кюре? Что такое его служанка? Что такое племянница кюре, милашка сынка Лавей-Жонсё?» С ним вместе выходит четыре задницы, скажет оно вам, или восемь ягодиц, не так, что ли? Ха-ха! Прах меня побери! А вы об этом ни сном ни духом, хоть у самого три яичка. Но всего этого мало для того, чтобы достичь кворума и уподобиться небу. Ну, чуток гитары, прах меня побери!.. Ну, чего вам?..

— Заткнитесь! — сказал Бабо, — я хочу шля-фен с Шансесс.

— Прах меня побери! — вскричал Чево-вам. — У вас, Бабо, даже нет ни гроша заплатить за пеке, валите-ка шляфен в Мам’ди или Ставлё. Ну, живо! На посошок! Щелкайте языком, а потом катитесь!

Бабо выпил стакан пеке, щелкнул языком, а потом процедил:

— А ну-ка идите сюда, Чево-вам. Переведаемся…

Чево-вам задал свой неизменный вопрос:

— Чего вам?

Потом взял нож и швырнул гитару плашмя и подошел к Бабо.

Гийам попытался перевести разговор в другое русло:

— Милые старушки пляшут маклотту в садике среди подсолнухов. Чево-вам, задница вы моя разлюбезная, не деритесь. Бабо вас задушит, как вьюнок душит деревья… Поберегите вы себя, Чево-вам! Пора сматывать удочки.

Вот это и будет самый лучший валлонский хоровод.

Бабо и Чево-вам вызывающе уставились друг на друга, каждый сжимая по ножу. И в этот миг Шансесс была прекрасней Елены, которая, кстати, когда ее похитил Парис, была не моложе самой Шансесс.

Она сунула в карман четки и, подбоченясь, смотрела на противников:

— Прах вас побери! Чисто петухи!

Проспер крикнул ей:

— Вы и сами как птичка, милашка!

Потом он поднялся и вышел вместе с двумя товарищами, распевая:

Чево-вам и Бабо вызывающе смотрели друг другу прямо в глаза:

— Чево-вам! Я пойду шляфен с Шансесс!

— Эй, Бабо! Шлюха — она для всех! Мари, ваша жена — шлюха.

— Чево-вам, вы не знаете, какого цвета у нее задница.

— Бабо, не вам спать с Шансесс, а у вашей жены сифилис.