Пабло постоял, глядя им вслед, и когда парочка исчезла за углом, он только покачал головой.

Пабло и Карлос сидели в оживленном уютном баре у столика со свечами и пили абсент. На металлических решетках поверх стаканов аккуратно лежали горящие кубики сахара. Все смотрели на двух бойких танцовщиц, которые отплясывали канкан.

– Мне действительно нравится Анна, – сказал Карлос. – Она настоящая леди, и не исключено, что к тому же очень богата!

Пабло не понравилось то, что он услышал.

– Не торопись, парень. Вы едва познакомились.

Карлос, увидев вытянутое лицо друга, улыбнулся.

– Ага, ты ревнуешь?

Пабло сделал большой глоток и вытер рот тыльной стороной ладони.

– Просто будь осторожен, только это я и хотел сказать.

Когда танцовщицы закончили свой номер, на противоположной стороне длинного многолюдного зала раздался громкий возглас.

Пабло посмотрел туда, откуда раздавался шум, и увидел подвыпившего, но опрятного лысого мужчину лет двадцати пяти, одетого в костюм-тройку, при галстуке. Он стоял у противоположного конца барной стойки и горячо, увлеченно спорил с каким-то молодым человеком. Это был журналист по имени Макс Жакоб.

Еврей по происхождению, Жакоб утверждал, что недавно ему явился Христос, и потому он обратился в католицизм. Однако и религия не смогла избавить новообращенного от гомосексуальных наклонностей, о которых он однажды сказал: «Если небеса видят мое раскаянье – они простят меня за удовольствия, которые, как им известно, непреднамеренны». Жакоб, пользовавшийся дурной славой за свое беспробудное пьянство, говорил, что присоединяется к художественному сообществу на Монпарнасе, чтобы «грешить публично».

Макс кричал на сидящего рядом жалкого пьяного посетителя, который раскачивался на своем высоком стуле. Танцовщицы сошли со сцены, недовольные выкриками Макса, а тот яростно вопрошал:

– Что вы знаете о нашем правительстве? Говорю вам, Франция становится полицейским государством!

Один из завсегдатаев бара крикнул ему:

– Эй ты, пустозвон, сядь на место и заткнись!

Макс разозлился.

– И зачем только я трачу свое время? Что вы, глупцы, понимаете? Что вообще граждане знают? Правительство постоянно держит нас в состоянии войны, оно заставляет людей непрерывно платить налоги и на наши деньги покупает все больше оружия – это порочный круг, разве вы не видите?

– Если вам не нравится – уезжайте из Франции! – пробормотал пьяный, сидевший рядом.

– Именно это я и ожидал от вас услышать, и того же хочет правительство.

Бармен с густыми щетками усов подошел к Максу и вмешался в разговор:

– Макс, перестаньте будоражить моих клиентов.

– Хорошо, хорошо, но разве вы не видите? Республика гниет на наших глазах, – сказал Макс, вытерев губы. – Я больше не могу спокойно стоять и наблюдать.

Он рванулся прочь от барной стойки и присел ближе к ее противоположному концу, возле Пабло.

Юноша проследил, куда сел журналист, и сказал:

– Думаю, то же самое происходит во всех странах мира. Продажные политиканы вовлекают нас в войны, крича о патриотизме и самозащите.

Макс посмотрел на Пабло, и ему стало немного легче: похоже, он нашел родную душу.

– Слава богу, хоть кто-то понимает. Я писатель, я хорошо это знаю.

– Если вы писатель, то сделайте так, чтобы вас услышали! Используйте прессу!

– Поверьте, я пытался, но я у издателей на дурном счету.

– Слава богу, мы художники! – вздохнул Карлос. – У нас нет таких проблем.

Макс посмотрел на него, как на сумасшедшего.

– Правда?.. Знаете, что они сказали о новых художниках, разрушающих традиции?

– Я слышал, это об импрессионистах, – ответил Карлос.

Макс встал и уселся рядом с испанцами. Когда он говорил, его тонкие руки так и порхали в воздухе.

– Вы что, не понимаете? Все это – проявления распада, который продолжается во Франции; подавление новых идей… развязывание глупых войн в иностранных землях… вроде той, которую они пытаются сейчас затеять с Германией.

– Наверное, дадут этой бойне какое-нибудь звучное название: «Великая война» или еще что-нибудь в таком духе, – задумчиво проговорил Пабло.

Он махнул официанту рукой:

– Принесите этому человеку выпить.

– Простите, но ему бармен больше не наливает, – раздраженно возразил официант. – Он пьян.

Макс в ярости вскочил со стула и стал нервно поправлять галстук.

– Как вы смеете! Я не терплю, когда ругают мой характер.

Он замахнулся на официанта, но промазал. Официант же был трезв и меток – он свалил Макса со стула ударом в челюсть.