К себе Марфа перестала приглашать коллегу после того, как ему пришлось приструнить ее по службе. Видите ли, захотела в своей конторе быть не только клерком, но и выполнять заказные договоры. Наравне с Филиппом, Дубининым… Ну и пусть в других отделах позволяют совмещение менеджерских функций с экспертными. Там – другое дело. У Гордецова есть имя в высоких кругах, у Важновой тем более… Правда, вот Потугин и по стажу, и по таланту Марфе в подметки не годится… Наплевать! У себя Мурат такого не допустит! Сам не пытался, и Марфе ни за что не позволит.

Остановил ее. Всякий раз останавливал, когда она приносила свой проект. Сколько раз? В дневнике надо посмотреть. Не меньше четырех.

Но дочки по-прежнему дружат. Встречались только что, когда Ленка с мужем и двухмесячной крохой прилетали из Штатов. Как и время-то выкроили… Новые американцы воспользовались тем, что бабушка приклеилась к внучке, и всякий из десяти дней ходили по врачам, особенно по зубным: за океаном элементарная пломба влетает в такую копеечку…

Перед отлетом, прямо в Шереметьеве, Ленка не удержалась, впала в истерику. Кроме теплой погоды, все там, в хваленой Америке, не так. Домой хочет.

Быстро забыла, как тут…

А куда им возвращаться?

Еще хорошо, что до этого дикого подорожания успели купить однушку в Бутове. Платили пятнадцать тысяч долларов, теперь такую за сто не найдешь. Но уже и не расшириться.

В однокомнатной квартире с ребенком после тамошнего простора… Но ведь сколько ни паши, если к нефтяной трубе не присосался – не заработаешь на нормальную квартиру. И сосать опасно. Вон в их подъезде убили молодую, крепкую тетку. Участковый приходил, спрашивал, не видели ли чего… Жена разохалась: боязно, мол, теперь из дома выходить. «Вы с нефтью никак не связаны? Живите спокойно», – небрежно бросил пожилой мент, брезгливо скользнув взглядом по отставшим обоям, по выбоине в паркете, по потертому ковру… Унизил. Сам дослужился только до лейтенанта, а туда же. Презирает честную бедность…

Вот почему не любил Мурат посторонних в своем доме, комфортно обустроенном для работы и для его собственного отдыха. Не для показа. Но и ему, привыкшему к одиночеству, муторно без дочки. А жене, бедняжке, совсем плохо.

Чем так рвать душу, лучше бы помереть…

Внучка растет без деда с бабкой, все равно чужая будет.

И что хорошего впереди ждет?

Ничего.

Только болезни… Липнут одна за другой… Даже зубные проблемы оказались заразными. Дочка с зятем свои решили, а у него сразу после их отъезда сломался протез. Вместо четырех передних зубов – дыра.

Внутри все так прямо и ухнуло. Не от боли, не из-за денег даже, а оттого, что надо тащиться к врачу… Снова примерки, подгонки, боль…

Ну зачем, зачем ему вставлять новый?

Для других? Чтобы не шокировать коллег и клиентов зияющей пробоиной? Так ее видно, только если широко раскрыть рот. А он уже давно не смеется. И улыбку ничто у него не вызывает. Жизнь – мерзка…

Или чтобы разжевать мясо, из-за столкновения с которым и рухнуло его такое хрупкое спокойствие? Обойтись без подошв, которыми потчуют в конторе, – не проблема. И так все чаще хочется не антрекот, а кашку, рыбную котлетку… Вот только яблочко зеленое, сочное, уже не погрызть. Это жаль…

Позволил жене отвести себя к дантисту. Приговор – нужен новый протез. Соседние зубы обтачивать, коронки на них ставить. И еще появились, оказывается, четыре дырки в других зубах.

На всякий случай спросил у эскулапа, не проще ли все вырвать и пользоваться вставной челюстью? Тот нисколько не удивился – видимо, отчаявшиеся пациенты частенько задают такой вопрос. Невозмутимо посчитал: придется удалить тринадцать зубов. Черт, и тут несчастливое число.

Так какие мучения предпочесть?

На первые трели Филипп никак не отреагировал: привык, что Марфа всегда сама берет трубку. Разумно. Она гораздо лучше подходит на роль министра иностранных дел их маленького государства: и голос у нее запоминающийся, и интерес к людям – не сравнить с его равнодушием, и реакция мгновенная. Умеет сразу перестроиться. От скольких ненужных отвлечений она оградила его…

Бывало, конечно, что и ей не хотелось принимать удар на себя.

И еще она просила домашних откликаться на звонок в те редкие периоды, когда за что-нибудь сердилась на Дубинина. Чаще всего за то, что он давно не звонил. Парадокс? Нет… Женская логика. Если покопаться, найдется и в ней разумное зерно. Ведь когда ждешь чьего-либо звонка, то всякий посторонний голос тебя разочаровывает или даже раздражает. Выходит, Марфа себя оберегала от огорчения и других – от своей сердитости.

Но по возвращении из Франции все изменилось. И то, что теперь Филиппу приходится самому отвечать на звонки, – это еще самая маленькая перемена. Ему пришлось переделывать свое нутро.

Останется один – и вспоминает Марфины слова, как бы включает ее голос.

«Ну, как ты ко мне относишься? Самоотвержен только в быту – который для меня мало что значит… А за это не важное для меня усердие всякий раз придерживаешь меня, если есть хоть самая ничтожная возможность, только намек на то, что я могу вырваться вперед. Подсознание твое всегда так действует. Всю нашу совместную жизнь».