— Да-да, войдите! — отозвался Малов и сел на лежанке, сунув босые ноги под стол.

На пороге появился и взял под козырек прапорщик Лобов, изрядно уже надоевший, хотя в полк прибыл всего месяц назад.

— Перестаньте, Лобов, — нахмурился поручик, облокотившись на стол и приложив указательный палец к губам, так что щегольские короткие усики переломились. — Проходите, присаживайтесь. Надеюсь, не очень срочное дело загнало вас ко мне?

— Нет, не срочное, — подтвердил прапорщик, небрежно бросил фуражку на гвоздь у входа и погладил чернявый ершик на голове. Ершик так и остался ершиком, как на хорошей щетке. Потом, садясь на табуретку по другую сторону стола, непреклонно добавил: — Но все-таки откладывать этого дела я больше не намерен.

— Это вы о чем? — настороженно спросил Малов, поскольку в голосе прапорщика послышалась нескрываемая угроза.

— О том же все, о Петренко. И если вы, господин поручик, не примете к нему мер, я вынужден буду обратиться через голову, по команде. — Лобов даже вскочил с табурета, верхняя губа у него приподнялась и вздрагивала, а мелкие частые зубки, казалось, готовы были вцепиться мертвой хваткой.

— Да полно же тебе, Леня! Сядь, успокойся. Водички вон испей.

— Я не барышня слабонервная, чтобы водичкой меня отпаивать! — ершился Лобов, но невозмутимость старшего уже начала покорять его, и он сел.

— Ну, раз не барышня, давай говорить по-мужски. Чего там еще натворил ваш Петренко?

— Ничего нового он не натворил пока, но упорно не желает носить положенную форму и тем нарушает воинский порядок.

— Так, так, — постукивая пальцами по столу, Малов долгим, упорным взглядом пригвоздил мальчишку. — Лычки не пришил? Ну, допустим, завтра он их пришьет, что изменится от этого в его отделении, в вашем взводе, в полку, наконец?

— Ничего, конечно, не изменится. Но как же вы не понимаете, что своим поведением он расшатывает дисциплину! А ежели завтра другие снимут погоны? Дурной пример заразителен.

— Ну, все покане собираются снимать погоны, да и Петренко ведь носит их. — Малов опять мягкие усики потрогал пальцем зачем-то и сказал: — Эх, милый вы мальчик, Леонид Петрович! А знаете ли вы, на чем теперь дисциплина держится в армии?

— На строгом выполнении присяги, уставов, естественно, так нас учили, — выпалил прапорщик.

— Там, где учили, никто в вас не стрелял, а здесь, как видите, постреливают и, случается, довольно метко. А разница в том превеликая… Хотите добрый, совет, Лобов?

Прапорщик скептически ухмыльнулся, но перечить не стал.

— Не смейтесь, Леня. Все гораздо сложнее и серьезнее, чем кажется на первый взгляд. И настоящая дисциплина в войсках может держаться теперь лишь на добром слове командира, на исключительно добром отношении к солдатам. Любая грубость, а тем более притеснение чреваты самыми неожиданными беспорядками. Иногда, не вдруг, не сразу, но конечный результат — один… Так вот вам мой совет: оставьте в покое Петренко — и могу поручиться, лично вам от этого хуже не будет. Не забывайте, что вам с ним в разведке бывать, а там всякое случается.

— Вы извините меня, Алексей Григорьевич, — откровенно засмеялся Лобов, — но ваш добрый совет пронизан трусостью перед серой скотинкой…

Не постучавшись, в землянку ввалился полный, неповоротливый командир первой роты, капитан Былинкин.

— Э, цари небесные, вон они как посиживают, — иерихонской трубой загудел он с порога. — У других — карты, а то и выпивка… А тут даже не покурили, кажись. Никакой благовони в апартаментах не слыхать. Словно голуби воркуют.

Он сел на табурет, пискнувший под ним, и большущей рукой выложил на стол папиросы. Потом достал громадный носовой платок и стал протирать им вспотевшую шею. Подбородок при каждом движении подергивался, одутловатые бритые щеки вздрагивали. Глядя на сидящих напротив, Малов усмехнулся про себя — как же неровно природа наделила этих людей: задень сейчас локтем Былинкин ершистого прапорщика — и тому несдобровать.

— Нет, Федор Максимыч, не угадали вы, — возразил Малов, — беседа тут состоялась отнюдь не голубиная.

— Что так? — запыхтел капитан, прикуривая. — Уж не ссора ли, не дай бог.

— Ну, до ссоры пока не дошло, — пояснил поручик. — Я вот посоветовал молодому человеку повежливей держаться с солдатами, а он меня в трусости перед серой скотинкой обвинил.

— Э, гоголек, — сказал капитан, положив ручищу на плечо Лобову, тот аж изогнулся, — мамкина манная кашка совсем не то, что солдатская. Ты вот ее похлебай с годок, а лучше два, тогда ум-то сам явится!