Но вот на трибуну поднялся человек в шляпе и сером пальто, при галстуке. Он поднял шляпу высоко над головой, приветствуя собравшихся и требуя внимания.

— Граждане солдаты! — выкрикнул он фальцетом, поправляя пенсне. — Граждане солдаты! Отныне Россия свободна! Трехсотлетняя тирания дома Романовых прекратила свое существование. Царь Николай Второй — ни-зло-жен!!!

Многотысячная толпа взорвалась криками «ура», в воздух полетели папахи, фуражки. Невообразимый гвалт, рев, топот продолжались минут пять, а оратор, стоя на трибуне, поглаживал то короткие усы, то бородку, наслаждаясь произведенным эффектом.

— Власть перешла к Временному правительству, от имени которого я делаю данное заявление и поздравляю вас со свершившимся историческим событием!

Толпа снова шумно откликнулась, но послышались лишь одинокие крики «ура», заглушаемые аплодисментами.

— Объявлена полная амнистия по всем делам политическим и религиозным, в том числе террористическим покушениям, военным восстаниям и аграрным преступлениям. Революционное правительство отменило все сословные и национальные ограничения. Оно даровало народу свободу слова, печати, союзов, собраний и стачек. Все политические свободы распространены и на военнослужащих. Конечно, в пределах, допускаемых военными условиями. Для солдат устранены все ограничения в пользовании общественными правами, предоставленными всем гражданам России. Все равны…

— Эт что же, — выкрикнул кто-то возле самой трибуны, — солдат и с генералом по ручке поздоровкаться может, что ль?

— Может — ответил оратор, сбитый с мысли. Потом он говорил о замене полиции народной милицией с выборным начальством, о подготовке к выборам в Учредительное собрание и в заключение выкрикнул:

— Да здравствует свободная Россия на веки вечные!

Впервые в жизни заскорузлые, мозолистые солдатские ладони горели не от жаркой работы, а от хлопанья в ладоши.

— Дак вот отчего генерал мне руку-то в лазарете подал, как награждал! — догадался Василий.

— Не враз к такому привыкнешь, — поддакнул Макар, — заблаговременно готовиться начал он, стало быть.

— И отпуск наш притормозили из-за всего вот этого, — добавил Григорий.

— Все в мире свершается по промыслу божьему, — вещал с трибуны уже полковой священник, — по его же воле и царь отринут. Все сущее на земле воле господней подвластно, потому призываю вас пещись о спасении души, подумайте о вечности, ниспосланной богом душе каждого. Все мы лишь гости в сем тленном мире, потому животы наши в руце господней. Никакие железы вражеские не сокрушат вас, коли то не угодно богу единому. Да сохранит вас всевышний, да примет в царствие небесное богу приверженных!

Его почти никто не слушал, но, когда закончил, тоже хлопали ему солдаты. Священника сменил генерал, начальник дивизии.

— Братцы солдаты! — сказал он. — К вам обращаюсь я, доблестные воины! Великий русский народ дал родине свободу, а русская армия должна дать ей победу! Народная революция принесла России свободу, отныне она стала свободным демократическим государством, а потому должна оставаться могущественной как никогда. Всякая зависимость от кого бы то ни было несовместима с полной свободой внутри государства. А для этого необходимо довести войну до победного конца! Россия непременно должна овладеть Дарданеллами. Вместе с союзниками мы непременно разобьем нашего заклятого врага — Германию, поделим его территорию — вот тогда наступит всеобщий мир и полная свобода, плодами которой может воспользоваться каждый. Да поможет нам бог!

Темные солдаты, не понимая что к чему, хлопали на радостях и генералу, звавшему их на бесконечную и бессмысленную бойню. После него выскочил на трибуну Петренко, будто пружиной выброшенный. С самого начала отбился он от своих и был, видимо, где-то там, в центре.

— Вот бог вам пусть и помогает! — зло выкрикнул он, как бы продолжая разговор с генералом. — Но воевать-то вы не бога — солдата посылаете, а мне ваши Дарданеллы не нужны! И спросите любого солдата — никому они не нужны. Господину генералу и господам офицерам нужны — вот пусть сами за те далекие проливы и воюют! А мне, солдату, и в Германии делать нечего. И не надо так далеко искать врага — вот он, здесь наш враг! — Петренко указал за тыльную сторону трибуны, где кучкой стояли все штабные офицеры. — А немецкий солдат — такой же рабочий и крестьянин, как мы. Нам с ним делить нечего. Что у меня, что у него ничего нет. С солдатами немецкими нам надо мириться, брататься надо! Долой войну!

Ох, и разодрали бы на клочки этого серого оратора офицеры, так ведь только что была объявлена свобода слова, печати, собраний, к тому же насмерть глушил несмолкающий, могучий грохот солдатских аплодисментов, и офицерам оставалось беспомощно зеленеть лицами.

Выступали и другие солдаты. Все требовали мира, прекращения войны. Здесь вдруг наружу стало выплескиваться то, что годами копилось в солдатских душах, кипело и таилось там до времени. Начальству, привыкшему видеть солдатскую покорность, казалось, что тут на глазах начинается бунт. Некоторые офицеры пытались сгладить углы генеральской речи, но, призывая, в сущности, к тому же, еще более подливали масла в огонь.

Митинг затянулся, страсти разгорались. Урезонил всех и как-то уравновесил настроения поручик Малов.

— Братцы солдаты! — сказал он. — Дорогие мои соотечественники! — От этого и солдатам потеплее сделалось, и офицеров тронуло. — Сегодня мы узнали, что в России, наконец, совершилась народная демократическая революция. Низложен Николай Кровавый, как его называл народ. Но ведь это не значит, что Россия перестала существовать. Власть перешла к Временному правительству, а в его программе ничего не говорится ни о продолжении войны, ни о прекращении ее. Для чего же нам спорить о том, что пока не приобрело ясности? Несомненно одно: никакое государство, в том числе и демократическое, не может существовать без армии. Что же это выйдет, если от своего царя мы освободились, а немецкому кайзеру сдадим позиции и окажемся под иноземным гнетом? Я думаю, среди присутствующих не найдется ни одного, кто бы согласился пойти под власть Вильгельма!