— Так мы и не пишем! Напротив, наши публикации базировались на информации из агентств новостей — вот мы подписаны на сводки Агентства Рейтер — они-то точно такого себе не позволяют.

Разобрались мы в конце концов, — оказалось, и правда: здесь один из самодеятельных «русских» листков перепечатал статью «Правды», кажется, вклеив ее текст на свою полосу — там да, такое было; вот чеченцам кто-то и передал — было, мол, в лос-анджелесской русской газете.

И дальше Мамадаев, поняв, что к чему, обращался уже даже не к нам, а через нас — к читателям, в том числе к гипотетическим российским, их тогда было совсем немного, но уже были: «Если русские не выведут войска из нашей страны — будет им плохо, война перейдет на улицы русских городов, и Москвы тоже! Будут гибнуть невинные люди — и это не наша вина, а Кремля!». С тем мы и расстались…

Беседа с незваным гостем редакции была опубликована без купюр в одном из следующих выпусков «Панорамы». А вскоре возникли и поводы убедиться в его осведомленности, и может быть, правда, в его полномочиях делать подобные заявления: ведь, действительно, вскоре в России стали взрываться заряды, заложенные в жилые дома, в магазины, да и просто на улицах. Кто их закладывал? Разные на эту тему существуют предположения и догадки — может, и не чеченцы вовсе… А тогда — кто?

Трагедия в московском театре спустя десяток лет после визита к нам Мамадаева — можно думать, и это продолжение прозвучавшей тогда угрозы. Так что не выходит у меня из памяти тот визит и по сей день. Чему, отчасти, способствует и сохранившаяся в моем архиве фотография Мамадаева, сидящего вразвалку в приставленном к редакторскому столу кресле для гостей…

Столь высокой концентрации «свинцовых мерзостей» современной российской жизни на единицу кинематографического времени видеть мне давно не доводилось. Может быть — и никогда. А ведь я только что оттуда…

Идет фестиваль фильмов российских документалистов — людей бесспорно талантливых, с очень точным взглядом. Добавлю сразу — и с очень избирательным. Настолько, что порой спрашиваешь сам себя — а, собственно, вписываются ли их фильмы в понятие «документальное кино»? Все здесь правда, но при этом каждая из лент несет в себе столь очевидные элементы произведения художественного, — что вдруг замечаешь: рамки выбранного авторами жанра оказываются размыты, их больше нет.

Но об этом — позже. Сначала же о том, что делает просмотр части этих фильмов не просто знакомством с нелучшими сторонами российской жизни, но и серьезным испытанием для зрителя. Для меня, во всяком случае.

Вот одна из лент, «Монолог» — ее показом открывается фестиваль. Режиссер, он же автор фильма, В.Манский, судя по всему, — москвич. Лейтмотив картины? Я бы определил его так — ностальгия по самому себе 40-, 30-, 20-летней давности. Местами фильм лиричен — настолько, насколько не будут мешать этому обстоятельства, которые я отмечу ниже. Вообще же «Монолог» — лента из тех, что остаются в памяти, и не обязательно за счет ее бесспорных достоинств. Примечательна ее видовая часть, интересен монтаж: здесь скрыта огромная работа десятков людей, отыскавших уникальные кадры любительских съемок и собравших их вместе, чтобы выполнить режиссерский замысел, обозначенный во втором названии ленты: «Частные хроники».

Но запомнится этот фильм зрителю не только отмеченными достоинствами — и здесь самое место упомянуть беду, пришедшую в кинематограф — заметим, не только в российский.

Монотонный голос за кадром (предполагается, что авторский) пересыпан разговорным матом — именно разговорным, каким обильно насыщена речь сельчан и заводских тружеников. Такой матерок заменяет междометия в речи обитателей лагерной зоны, он, наряду с воровской «музыкой» и «феней», есть как бы геральдический знак и для рядовой шпаны, и для «цвета», как величают себя «авторитеты» блатного мира. Он прочно обосновался в домах горожан, причисляющих себя к цвету отечественной интеллигенции. Губерман в своих «Пожилых записках» относит истоки этого явления к концу 50-х годов. Наверное, справедливо — именно в этот период амнистия, распахнувшая двери сталинских концлагерей, выплеснула миллионы «сидельцев», чья речь отнюдь не была академически безукоризненной.

Чуть дальше Губерман пишет: «…B силу многообразия своих жизненных назначений русский мат практически недоступен пониманию людей, проживающих свой век в иной атмосфере». Запомним эту фразу. И еще: «Матом можно выразить все нюансы, спектры и оттенки наших переживаний».

Можно — да. Мы, в общем-то, и здесь не вполне его забыли. Но в данном случае — если эмоциональная насыщенность «Монолога» вполне самодостаточна и в подобных «подпорках» нуждается вряд ли, зритель невольно спрашивает себя — зачем он? Объяснения нет.

Это, кстати, относится и к некоторым другим показанным на фестивале фильмам: мат в них не всегда исходит из уст главных героев (что до определенной степени было бы приемлемо — ими здесь являются люмпен-крестьяне, люмпен-торговые люди и даже люмпен-сельский милиционер). Нет, мат авторский. И он настолько необязателен, что кто-то из привычных ко многому славистов (чаще всего это урожденные американцы, они составляют сегодня добрую половину зрителей) в эти самые минуты, морщась, оставляют свое кресло — благо, в фойе на столиках кипит в бачках кофе и рядом разместились тарелки с холодной снедью.

Так и в последний день фестиваля (второй я, к сожалению, пропустил) — когда в фильме «Опыт креста» на экране возникают сцены, снятые в казахстанской колонии, где содержатся «малолетние преступники», ребята, по разным причинам оказавшиеся на улице и попавшиеся, как правило, на мелком воровстве. Подростки глотают металлические предметы, заделывают себе «мастырки» в тело, вызывающие нарывы и опухоли (зритель, внимание — крупный план), провоцируют заболевание туберкулезом.

И опять на полный экран — гной, хлещущий из вскрываемых нарывов; едва затянувшийся, покрытый зеленкой шрам на шее ребенка: его оперировали, чтобы изъять намеренно проглоченную проволоку. «Ты зачем это сделал?» — спрашивают парнишку. «А, надоело здесь все…» — равнодушно отвечает он. Чему трудно удивиться — после сцен жестоких издевательств «бугров», т. е. старших по возрасту и по местной табели о рангах, над новичками и малолетками.