Когда Хаген ушел, Штирлиц одними губами прошептал:

— Если они выслали самолет — готовься к вечеру и не паникуй, если меня долго не будет.

Ян кивнул и громко сказал:

— Послушайте, Штирлиц, у меня плохо с головой, право слово. И потом вы открыли мне так много неожиданного, что все это надо обдумать. Позвольте мне полежать — я ведь все же только-только после ранения…

— Я очень сожалею, но придется посидеть здесь, — ответил Штирлиц. — Я хочу вместе с вами вспомнить в деталях, что было вчера вечером. Вы сидели у Мэри Пейдж, в ее номере, не так ли?

— Я лежал в номере у Мэри — если вы добиваетесь точности…

(А Штирлиц с Лерстом в то время шли в сопровождении трех агентов гестапо и нескольких франкистских «гвардия сивиль» по коридору: начался повальный обыск англичан и американцев из журналистского корпуса.

— Здесь живет баба? — спросил Штирлиц портье, шедшего рядом, когда они остановились около номера Мэри.

— Да, сеньор.

— Стоит ли тревожить даму? — спросил один из «гвардии сивиль». — У вас к ней ничего конкретного нет?

— А черт его знает, — буркнул Штирлиц, — пока — ничего…

— Ладно, пошли дальше, — сказал Лерст.

Мальчик из ресторана с подносом, на котором были установлены приборы на две персоны, лихо пронесся по коридору, остановился возле Лерста и постучал в дверь номера.

— Здесь живут двое? — удивился Лерст. — Хаген сказал, что тут одна женщина.

— У сеньоры в гостях сеньор, — пояснил мальчишка, — тот, у которого была прострелена голова на фронте.)

…Хаген позвонил Штирлицу от шифровальщиков через пять минут.

— Самолет за латышом вылетает из Берлина.

— Когда?

— Там не сказано когда. Сказано, что вылетает. И прибудет сюда завтра утром, в девять ноль-ноль. Самолет номер 259. Под командованием обер-лейтенанта Грилля.

— Рудольфа Грилля?

— Там нет имени.

— А вы разве не знаете Рудди?

— Нет.

— Странно. Он же водит наши спецсамолеты…

— Я никогда не летал на спецсамолетах.

— Еще полетаете. Ну, двигайся сюда. Я передам вам нашего гостя, он не про мои нервы…

— Ага! — засмеялся Хаген. — А вы еще меня бранили…

— Я вас не бранил, а делал замечание по службе.

— Простите, штурмбанфюрер…

Штирлиц положил трубку и шепнул очень устало:

— Выдай ему концерт. Он сейчас будет тебя бояться. И постарайся поспать — боюсь, что ночь у нас будет хлопотная…

— Хлопотнее вчерашней?

А вчерашняя ночь была очень душной — менялась погода, с Пиренеев натянуло низкие тучи, неожиданные в это время года. В небе ворочался гром. Лерст сидел на краешке стола, наблюдая, как Штирлиц вместе с испанскими полицейскими осматривал вещи в номере Мэри.

— Какие-нибудь неприятности? — спросил Пальма. — Или вы подозреваете мою подругу в преступлении?

— Нет, что вы, — ответил Лерст, — идет повальный обыск во всем отеле. Если бы мы не зашли к вам, завтра же злые языки обвинили вас в том, что вы — цепной пес германского посольства. Только поэтому нам пришлось сюда влезть, тысяча извинений, Ян, тысяча извинений…

В номер заглянул Хаген и сказал…

— У остальных все в порядке.

— Спасибо. Пожалуйста, произведите личный досмотр господина Пальма, Хаген.

— Прошу простить, господин Пальма, — сказал Хаген.

— Пожалуйста, пожалуйста, это даже интересно, — ответил Ян, — меня еще никогда не обыскивали — особенно друзья, которые только тем и озабочены, как бы оберечь мое реноме…

Он поднялся, подмигнул Мэри и вдруг почувствовал, как на лбу начал медленно выступать холодный пот: он вспомнил, что в заднем кармане брюк лежит та новая шифровальная таблица, сделанная в форме жевательной резинки, которую ему передал Вольф.

— Мэри, — сказал он, отправляясь в ванную в сопровождении Хагена и двух испанских полицейских, — дай мне пожевать резинку, а то у меня от волнения пересохло в горле.

Мэри, завернутая в простыню, усмехнулась:

— Я боюсь, джентльмены будут шокированы, если я встану с кровати, милый. Жевательная резинка лежит у меня в столе.

Штирлиц медленно посмотрел на Яна и все понял. Он открыл письменный стол и протянул Пальма несколько жевательных резинок, потом как-то странно поскользнулся на паркете и растянулся, стукнувшись плечом о край стола. Лерст и Хаген бросились к нему, и этого мгновения было достаточно, чтобы Пальма сунул шифровальную таблицу в рот и одновременно протянул резинки двум испанским полицейским. Те развернули серебряные бумажки и отправили в рот апельсиновые резинки. Штирлиц, потирая плечо, поднялся и сказал: