Пока солнце не сместилось, Свистунов успел сделать несколько снимков, досмотрел закат и вернулся на свое место. Водитель наконец закончил ремонт, и автобус весело покатил дальше, благо дорога пошла под уклон.

Родному городу Никиты Аверьяновича Свистунова исполнилась круглая, причем немалая дата, и городской голова сотоварищи решили устроить своему порядком заскучавшему электорату запоминающийся праздник.

Все лето улицы, по которым их возили на работу и в загородные резиденции, закатывались свежим асфальтом, на фасадах наиболее уважаемых присутственных мест провели основательный евроремонт, представителей большого, среднего и малого бизнеса побудили облагородить вывески и автостоянки у своих офисов, а также внести посильный вклад в обширную культурную программу мероприятия.

И вот месяц за месяцем город мыли, мели, скребли, красили. Творческая составляющая здешнего населения, включая все возрасты от среднего дошкольного до старшего пенсионного, разучивали новые коллективные танцы, сочиняли гимны и стихи, писали репортажи, очерки и исторические исследования, организовывали выставки цветов, конкурсы лучших лоджий и балконов и, главное, сверх всяких конкурсов и смотров, своим личным примером содействовали тому, чтобы каждый житель города-юбиляра встретил и провел этот судьбоносный праздник на самом высоком моральном уровне.

Никита Аверьянович искренне радовался за любимый город, но, недооценивая собственный творческий потенциал и не имея возможности как следует проявить свой трудовой героизм, не находил для себя места в этом бурном массовом творчестве земляков.

Посвятить такому большому событию усилия по обеспечению продовольственной программы в масштабах одной отдельно взятой семьи было бы не солидно: не министр ведь и даже не губернатор. Тем более на таком маленьком участке.

Сооружение колодца конечно дело большое и нужное, но к юбилею тоже вроде бы отношения не имеет.

Вот если бы он встал на какую-то очень серьезную и видную аж из самой столицы вахту и не слезал с нее все эти месяцы, это бы еще чего-то значило. Но бродить все лето в живописных окрестностях в муках готовящегося к празднику родного города, единолично, ради собственного удовольствия любоваться белыми облаками, алыми закатами, соседскими цветами, битые часы и дни проводить в бесплодных наблюдениях за интимной жизнью всяких пернатых и растений — что это как не самоустранение, игнорирование и дезертирство с важнейшего участка жизни?

Примерно так весело и в то же время ответственно размышлял Свистунов о предстоящем историческом моменте и своей вынужденной бездеятельности в такое непростое время. Ругал, стыдил себя, но находил и оправдания, даже заслуживающие общественного внимания дела. А что: прекрасную «Хлопчатку» досрочно демонтировал? — демонтировал; задолженности по ЖКХ, газу, электричеству и телефонной связи не имеет? — не имеет; никаких порицаемых деяний не совершил? — не совершил. А то, что увековечил столько городских достопримечательностей и красот природы, так это тоже не только собственного удовольствия для: лучшее из них будет демонстрироваться на юбилейной выставке к радости всех.

Выставка, где в отдельном зале «Новые имена» были представлены и его работы, прошла более чем успешно. О ней писали газеты, ее показывали в местных телепрограммах, а самое главное — ее ходили смотреть. Даже коллективно, как во времена наивной уравниловки и системного тоталитаризма.

Никита Аверьянович сам почти ежедневно приходил сюда, подолгу задерживался в залах, где были выставлены известные фотохудожники, но не забывал и раздела новичков. Ему было бесконечно приятно участвовать в этой ответственной выставке, наблюдать, как толпятся посетители возле его триптиха, любопытной сороки, кузнечиков, цветов, осеннего заката в промышленной зоне, грозы. По уровню исполнения и, главное, художественного видения мира они больше тяготели к залам мастеров, но Свистунов не обижался: тут они смотрелись даже ярче. Да и вправе ли он требовать чего-то большего от первого появления на публике?

На «Хлопчатке» бригады по переоборудованию следующего корпуса только формировались, и у него осталось достаточно свободного времени, чтобы закончить свои дела в «Ягодке». Теперь он был занят тем, что снимал последние яблоки и доставлял их в город — домой, дочери, Томочке.

Приятное это было занятие. Наберешь полный рюкзак, сядешь на верандочке пить чай, а сам все смотришь в окошко, любуешься.

Вот и на сопредельной территории появились люди. Опять две Ирины Филипповны хлопочут вокруг яблонь. Две… И бочки у нее опять две… Хоть надевай очки, хоть не надевай — все по двое…

Что же это за зараза такая водит его за нос? Ведь знает — одна она, и бочка одна, не раз проверял, а вот поди ж ты, дурит и дурит!

И тут он впервые догадался присмотреться к своему окошку, к стеклу в нем. Отодвигался, придвигался, всматривался и так и сяк — и понял: не в глазах у него двоится, а именно в этом стекле. И не только двоится, а ходит какими-то волнами, спиралями, искажая до неузнаваемости любой вид или предмет. Ну прямо как в настоящей зеркальной комнате смеха!

И эта безделица дурачила его все лето! Не стерпел Свистунов, шарахнул по стеклу подвернувшимся яблоком — оно и рассыпалось. Тихо, даже не звякнув. И так стало хорошо! Все четко, ясно и видно далеко-далеко. Одна Ирина Филипповна, одна бочка… Бедная, одинокая женщина, как же она одна все это перетаскает? Это ж такой груз, такая морока! Надо помочь. Вот обновит в окошке стекло, управится с последней яблоней и поможет…