Девушки с волнением обняли добрую женщину, которую им, возможно, уже никогда не суждено будет больше увидеть.

При расставании Киприенна подарила Урсуле прекрасный альбом в белом переплете, на котором золотом было вытеснено слово «Дружба».

Урсула истратила чуть не все свои сбережения на такой же подарок для Киприенны, — только альбом ее был в голубом переплете.

— Итак, — шутливо заметила она, — мы по-прежнему останемся белой и голубой.

На следующий день в приемной было пролито немало слез. Господин де Пьюзо присутствовал при расставании подруг.

Киприенна уже сидела в карете, когда Урсула, выпустив ее наконец из объятий и поцеловав в последний раз, спрыгнула с подножки на землю. Дверца с шумом захлопнулась и карета стала быстро удаляться от здания монастыря.

Урсула должна была выехать тем же вечером в дилижансе в обществе приехавшей за ней полной дамы с грубыми вульгарными манерами, которая никогда раньше не бывала в монастыре, хоть и назвалась теткой Урсулы.

Улыбаясь, она сообщила племяннице, что та будет жить у нее в доме.

— Мы не богаты, дорогое дитя, — весело заявила она, — но у нас добрые сердца. Я добрая женщина и мой Жоссе тоже человек очень добродушный. Жоссе — это мой муж и, следовательно, твой дядя. Госпожа Морель поручила тебя нашей заботе и, будь уверена, ты окажешься в хороших руках.

Всю дорогу разговор продолжался в том же духе. Через три-четыре часа Урсула вполне освоилась с болтовней своей тетушки, во время которой девушка предпочитала больше помалкивать, размышляя о планах в отношении своего будущего, которые могли возникнуть у госпожи Морель.

Вскоре Урсула узнала, что ей придется самой зарабатывать себе на жизнь и почувствовала невольное облегчение при мысли, что ничем не будет обязана чете Жоссе.

Оказалось, что госпожа Морель заранее позаботилась о месте для Урсулы — девушка должна была работать у госпожи Розель, владевшей одним из крупнейших в Париже магазинов по продаже льняного товара. Через три четверти часа дилижанс остановился у ворот одного из домов на Пляс Нотр-Дам де Виктуар, и тут Урсула, оглушенная громким городским шумом, поняла выходя из экипажа, что два любящих друг друга существа, живущих в одном огромном городе, могут быть так же далеки друг от друга, как если бы их разделяли сотни миль.

Войдя вместе с госпожой Жоссе во двор дома, Урсула увидела стоящего там остроносого человечка, который, казалось, ждал кого-то.

Завидев его, госпожа Жоссе, которая тоже, по-видимому, разыскивала кого-то, вертя головой по сторонам, устремилась вперед, таща с собой Урсулу.

— Вот и он, пойдем же скорее! — возбужденно затараторила почтенная дама.

Через несколько секунд она уже сжимала маленького человечка в объятиях, радостно восклицая:

— Здравствуй, старина, здравствуй, мой мальчик! Я привезла к тебе твою племянницу Урсулу!

Вежливо поклонившись Урсуле, «мальчик» обернулся к жене и холодно произнес:

— Доброе утро, дорогая Бабетта.

Зимой 18… года графиня Монте-Кристо была настоящей королевой сезона в Париже, причем интерес к ее особе еще больше подогревал тот факт, что никто не знал, откуда она родом и из каких мест приехала в столицу. Лишь одно не подлежало никакому сомнению — это была дама из высшего общества, о чем свидетельствовали ее прекрасные манеры и аристократическая внешность.

У каждого из претендующих на право знать все — а таких людей очень много в том довольно узком кругу, который обычно называют «весь Париж» — была готова своя легенда о происхождении и жизни графини Монте-Кристо.

Одни говорили, что это молдаванская княгиня, путешествующая по Европе подобно шведской королеве Христине.

Другие уверяли, что она приехала в Париж прямо из Константинополя, где была замужем за султаном.

Третьи утверждали, что это близкая подруга знаменитой леди Эстер Стенхоуп, о которой в то время говорила вся Европа.

Как бы то ни было и какой бы из этих версий ни оказали предпочтение наши читатели, в любом случае ясно было одно: в тот год королевой парижского общества была звезда первой величины по имени графиня Монте-Кристо.

Ее особняк на Елисейских полях был одним из лучших в столице, а лошади и экипажи графини вызывали восхищение у всех, кому доводилось их видеть.

Никто не мог в точности назвать стоимость ее бриллиантов, но было совершенно очевидно, что она составляла целое состояние.