Питу начал с того, что стал кланяться малышке Бийо, затем понемножку до того осмелел, что поклон сопровождал улыбкой, а однажды дошел до неслыханной отчаянности, остановился и, покраснев, выпалил фразу, казавшуюся ему вершиной вольности:

– Добрый день, мадемуазель Катрин!

Катрин была славная девушка, она ответила Питу как старому знакомому. Она действительно давно знала его, так как чуть ли уже не года три наблюдала, как он, самое меньшее, раз в неделю, проходит мимо фермы то в сторону леса, то из леса. Но Катрин обращала внимание на Питу, а Питу на Катрин не обращал. Дело в том, что в самом начале Катрин было шестнадцать лет, а Питу четырнадцать. Ну, а теперь мы видели, что случилось, когда Питу тоже достиг шестнадцати лет.

Постепенно Катрин начала оценивать таланты Питу, поскольку он приобщал ее к своим талантам, одаривая самыми красивыми птицами и самыми жирными кроликами. Она осыпала Питу похвалами, а Питу, падкий на похвалы, тем более что ему редко приходилось выслушивать их, поддался очарованию новизны и, вместо того чтобы продолжить путь до Волчьих вересковищ, как сделал бы он это прежде, и посвятить день сбору буковых орешков и установке силков, застревал на полдороге и терял время, бродя вокруг фермы папаши Бийо в надежде хоть на секунду увидеть Катрин.

Результатом этого стало чувствительное уменьшение количества кроличьих шкурок и почти полное отсутствие малиновок и дроздов.

Тетя Анжелика сетовала. Питу отвечал, что кролики стали недоверчивы, а птицы, которые теперь научились распознавать ловушки, утоляют жажду с листиков и в дуплах деревьев.

При такой столь далеко продвинувшейся сообразительности кроликов и хитрости птиц, каковые тетя Анжелика связывала с успехами философии, ее утешало лишь одно: племянник получит стипендию, поступит в семинарию и через три года выйдет из нее аббатом. Дело в том, что м-ль Анжелика всегда мечтала стать домоправительницей аббата.

И эта честолюбивая мечта должна была в скором времени осуществиться, поскольку, став аббатом, Анж Питу просто не посмел бы не взять свою тетушку домоправительницей, учитывая все то, что она сделала для него.

Блаженные мечты старой девы омрачала одна-единственная тучка: однажды она заговорила об этой своей надежде с аббатом Фортье, и тот, покачав головой, сказал:

– Дорогая мадемуазель Питу, чтобы стать аббатом, вашему племяннику надо бы поменьше заниматься естественной историей и побольше «De viris illustribus» или «Selectoe profanis scriptoribus» [32] .

– Как это понимать? – осведомилась м-ль Анжелика.

– А так, что он допускает слишком много варваризмов и бесконечно больше солецизмов, – ответствовал аббат Фортье.

После такого ответа м-ль Анжелика пребывала в самой тягостной неопределенности.

Эти подробности необходимы, чтобы достаточно сообразительный читатель, каким мы его и считаем, мог представить себе весь ужас положения, в котором оказался внезапно вышвырнутый из школы Анж Питу. В ушах у него еще гремели гневные слова аббата Фортье: уныло свесив одну руку, а второй придерживая на голове сундучок, он брел по дороге к кварталу Пле в задумчивости, которую можно определить лишь как высшую степень ошеломления.

И вдруг в мозгу Питу забрезжила некая мысль, и с уст его сорвались два слова, выражающие ее:

– Господи, тетка!

Ведь надо же будет сказать м-ль Анжелике, что все ее надежды рухнули!

О планах старой девы Анж узнал благодаря тому же способу, каким умные, верные собаки узнают о планах своих хозяев, то есть наблюдая за ее лицом. Это путеводитель, столь же драгоценный, как инстинкт: он никогда не обманывает. А вот умозаключения могут оказаться ложными из-за вмешательства воображения.

Поводом для этих размышлений Анжа Питу и жалобного возгласа, изданного им и приведенного нами чуть выше, было то, что он понимал, как разочарована будет старая дева, когда узнает ужасную новость. И еще то, что он на собственном горьком опыте знал, каковы бывают последствия разочарований м-ль Анжелики. Только на сей раз причина разочарования была неизмеримо огромнее, а следовательно, и последствий надо ждать неизмеримо более страшных.

Вот под каким жутким впечатлением Питу вступил в Пле. На путь от ворот дома аббата Фортье до их улицы он затратил почти четверть часа, хотя всего-то надо было пройти сотни три шагов.

В этот миг часы на церкви пробили час.

Питу сообразил, что его последний разговор с аббатом и медлительный путь к дому заняли шестьдесят минут, иначе говоря, он на тридцать минут опоздал к тому крайнему сроку, после которого в доме тети Анжелики обеда ему уже не полагалось.

Мы уже упоминали, каким благотворным способом старая дева пыталась воздействовать на племянника, дабы он, во-первых, старательно учился, а во-вторых, не шалил, и благодаря этому ей удавалось за год сэкономить на бедняге Питу, худо-бедно, до шестидесяти обедов.