– Писать? – переспросил Питу.

– Да, писать без словаря.

– Умею.

– Хочешь биться об заклад, что не напишешь под мою диктовку и страницы без четырех ошибок?

– А хотите биться об заклад, что не напишете под мою диктовку и полстранички без двух ошибок?

– Ну, знаешь ли!

– Давайте попробуем. Я подыщу вам побольше причастий да возвратных глаголов. Приправлю погуще всякими «что» и «чтобы» и выиграю заклад.

– Было бы у меня на это время… – усмехнулся аббат.

– Вы проиграете.

– Питу, Питу, помнишь пословицу: Pitoueus Angelus asinus est [209] .

– Ну, пословицу можно подобрать на кого угодно. Знаете, какую пословицу напели мне по дороге сюда камыши Вюалю?

– Не знаю, но любопытно было бы узнать, господин Мидас [210] .

– Fortierus abbas forte fortis.

– Сударь! – возмутился аббат.

– Что в вольном переводе означает: «Аббат Фортье не самый надежный форт».

– К счастью, – возразил аббат, – обвинить – это еще не все; нужно привести доказательства.

– Увы, господин аббат, это не составляет труда. Ну-с, чему вы обучаете своих питомцев?

– Однако…

– Следите за ходом моих рассуждений. Чему вы обучаете ваших питомцев?

– Тому, что сам знаю.

– Хорошо. Запомните: вы сказали тому, что сам знаю.

– Да, именно тому, что сам знаю, – подтвердил аббат, уже не столь уверенно; он предчувствовал, что за время своей отлучки его странный оппонент изучил неведомые приемы борьбы. – Да, так я и сказал, что дальше?

– Ну, положим, вы излагаете ученикам то, что сами знаете; ладно, а что вы знаете?

– Латынь, французский, греческий, историю, географию, арифметику, алгебру, астрономию, ботанику, нумизматику.

– Еще что-нибудь? – спросил Питу.

– Но…

– Вспоминайте, вспоминайте.

– Рисование.

– Продолжайте.

– Архитектуру.

– Продолжайте.

– Механику.

– Это отрасль математики, но не беда, пойдем дальше.

– Вот как! Ну и к чему ты клонишь?

– Да это же ясно как день: вы мне весьма подробно перечислили сейчас все, что вы знаете, а теперь перечислите то, чего вы не знаете.

Аббат содрогнулся.

– А, – продолжал Питу, – вижу, что для этого вам требуется моя помощь; вы не знаете ни немецкого, ни еврейского, ни арабского, ни санскрита – четырех основных языков. Уж не говорю о второстепенных, коим нет числа. Вы не знаете естествознания, химии, физики.

– Господин Питу…

– Не перебивайте! Не знаете физики, прямолинейной тригонометрии; вы несведущи в медицине, не имеете понятия об акустике, о навигации; не разбираетесь в гимнастической науке…

– Как ты сказал?

– В гимнастической, из греческого gymnasticus, от греческого же gymnos, что значит «нагой», поскольку атлеты упражнялись нагими.

– Между прочим, я же тебя этому и научил! – воскликнул аббат, почти утешившись в победе над ним его же ученика.

– Это верно.

– Хорошо хоть, что ты это признаешь.

– С благодарностью признаю, господин аббат. Итак, мы говорили о том, чего вы не знаете…

– Довольно! Разумеется, я не знаю больше, чем я знаю.

– Итак, вы признаете, что многие люди знают об этих предметах больше, чем вы?

– Такое возможно.

– Это именно так и есть, и чем больше человек знает, тем больше убеждается в том, что ничего не знает. Так сказал Цицерон.

– Делай заключение.

– Делаю.

– Послушаем твое заключение. Оно, должно быть, здравое.

– Я заключаю, что в силу своего относительного невежества вам следовало бы снисходительнее относиться к относительной учености других людей. В этом проявляется двойная добродетель, virtus duplex, какая, если верить тому, что рассказывают, была присуща Фенелону, который, между прочим, знал не меньше вашего; добродетель эта – христианское милосердие и смирение.

Аббат взвыл от ярости.

– Змея! – вскричал он. – Ты змея!