Так называемая «распределительная политика» представляет вполне бессистемную путаницу отдельных мероприятий; она не может иметь ясных и устойчивых точек зрения; она всегда является лишь политикой зашивания прорех и «штопания мужицкой сермяги». Попытайтесь, например, сделать руководящим принципом экономической политики стремление увеличить долю участия неимущих в плодах «стоящих готовыми на столе жизни», и вы сразу увидите невозможность обосновать на таком принципе хоть несколько осмысленную и цельную систему социальной политики. Наоборот, социальная политика вполне может быть и очень часто бывает «политикой распределения», если, например, достигается повышение заработной платы для предупреждения кризисов или поддержка безработным, чтобы воспрепятствовать понижению заработной платы, а тем самым и понижению технического уровня методов производства и т. д.

Ставя успешность производства в зависимость от хозяйственной организации, т. е. системы хозяйства, и выставляя идеалом хозяйственную систему наивысшей производительности, я выделяю понятие производительности из чисто технической сферы и придаю ему социальный характер. А именно: выставляя целью наивысшую успешность производства, я имею в виду не наиболее совершенный технически способ производства или транспорта, а возможно лучшую организацию общественной работы, которая воспользуется всеми успехами техники. Таким образом, ясно поставленная цель социальной политики есть всегда построение или применение социального порядка, регулирующего хозяйственную жизнь.

Наконец, как упомянуто выше, я совершенно не отождествляю промышленного успеха с количеством произведенных богатств. Этим я возвращаю опять на ноги поставленное старой школой на голову отношение между человеком и вещами, причем я не делаю первого средством, вторые – целью, а, наоборот, хочу видеть человека целью, а вещи – средством.

Высшая возможность производства означает высшую производительность. Понятие «производительность», одно из кардинальных понятий всего учения политической экономии, принадлежит к самым неясным в нашей коллекции запутанных понятий. В нашей монументальной энциклопедии государственных наук отсутствует и этот заголовок! Я не могу представить себе большей муки ада для погрешившего на своем веку политикоэконома, чем, если он будет присужден в царстве теней ежедневно прочитывать главу о «производительности» из наших ходячих учебников, хотя бы, например, соответствующие места в так называемой «Системе» Рошера.

Виной ужасной неясности здесь, как и во многих других вопросах, является недостаточная внимательность к тому, что слово «производительность» имеет много значений. Насколько я вижу, им обозначаются следующие три различных понятия: 1) то, что можно бы назвать общественной полезностью: судья «производителен», так как он «производит» разбор правонарушений, значит исполняет необходимую в жизни общества функцию; 2) то, что может быть названо частнохозяйственной «выгодностью»: затраченный капитал «производителен», т. е. он приносит выгоду; сюда относится учение физиократов о прибавочной стоимости, как produit net.; 3) то, что можно бы назвать технической «производительностью», если бы это выражение не давало повода к недоразумениям: плодотворность или производительность человеческого труда. Лишь в этом

последнем смысле понятие производительности важно для политической экономии, что здесь не место доказывать.

Во всяком случае только в этом смысле оно ясно, потому что поддается количественному выражению через установление отношения между суммой продукта к выражаемой во времени сумме труда. И только в этом смысле я употребляю здесь слово «производительность». Выставляя целью социальной политики хозяйственную систему наивысшей производительности, я тем самым ставлю целью достижение такой организации экономической жизни, при которой получается наивысшая плодотворность общественной работы, следовательно, создается для общества возможность мало работать или много производить.

Построение на основе этих положений всей современной, так называемой социальной, т. е. рабочей политики представляет одну из важнейших задач ближайшего будущего. Лишь тогда социальная политика избавится от господствующей беспринципности и отсутствия плана, лишь тогда она будет приведена в единую систему с разъединенными теперь отраслями экономической политики: аграрной, промышленной и торговой. Я, по крайней мере, не вижу другого выхода из хаоса современной политики, кроме принятия обоснованной здесь точки зрения.

Я думаю, что после всего сказанного мой принцип ясен. От дальнейшего обоснования его теперь приходится отказаться. Если мы оглянемся на пройденный путь, то главными пунктами, на которых останавливается наш глаз, будут следующие. Наблюдающий теоретик, который хочет озарить светом науки путь практического политика, стремится внести в путаницу отдельных политических мероприятий смысл, единство и систему. Он различает существенные от несущественных групп этих мероприятий. Так, он приходит к необходимости установить понятие социальной политики. Тогда перед ним возникает вопрос о руководящей точке зрения в области социальной политики. Он отклоняет чуждые масштабы потому, что теоретически они не дают ему прочного фундамента, практически же заключают опасность более важные меры принести в жертву менее важным. Таким путем он приходит к требованию самостоятельного идеала социальной политики: экономического совершенства. Как включает он этот идеал в ряд других идеалов человечества? Этот идеал представляет не «абсолютную конечную цель», его осуществление представляет лишь средство к осуществлению высших целей. Обеспечение необходимых потребностей нашего существования никогда не может доставить высшего удовлетворения божеству, которое живет в нашей груди. Но мы должны признать, что наши высшие стремления несбыточны, пока мы не заплатили дани земному несовершенству людей. Хозяйственные нужды можно сравнить с оковами, которые задерживают движение вперед; экономическая жизнь есть граница, в которую заключено все наше существование со всеми его проявлениями, включая и самые высшие. Поэтому путеводной звездой наших стремлений может быть только одно: разорвать оковы, расширить границы, чтобы достигнуть света, воздуха и свободы. Теперь важно не подкапывание веры в экономический прогресс этическо-вероисповедными сомнениями, а содействие тому, чтобы этот прогресс совершался как можно быстрее. Чем выше ступень достигнутого нами экономического совершенства, тем более свободными людьми мы будем, тем большую возможность мы будем иметь, чтобы посвятить нашу жизнь достижению идеалов правды, красоты, добра, человеческого совершенства.

Понимаемый таким образом самостоятельный идеал социальной политики служит этике, религии и расовой гигиене несравненно лучше, чем было бы возможно при вмешательстве названных дисциплин в хозяйственную жизнь. Не будем задерживать нашего развития, загромождать путь к лучшему будущему балластом отживших фраз и сомнений: будем всеми силами содействовать экономическому прогрессу в твердой уверенности, что на широкой основе материального благосостояния мы сможем развить и высшие формы человечности. История подтверждает этот жизнерадостный взгляд. Все высшие культуры расцвели лишь на почве богатой хозяйственной жизни. Еще ни один экономически прогрессивный народ не погиб культурно. Зато нас ужасают следы экономически выродившихся народов, погрузившихся во мрак варварства.