После этого нас не должны приводить в удивление те суммы капиталов, которые пошли на одну только промышленность в последние 20 лет. По статистическим данным, капитал, вложенный в «мануфактуры», равнялся:

1880 = 2790272606 долл.

1890 = 6525050759 —»-

1900 = 9831486500 —»-

Известно также, что Соединенные Штаты являются той страной, в которой программа «теории развития» Маркса осуществилась во всей полноте, и что концентрация капитала в ней достигла уже степени, при которой, как указывал Маркс в известной предпоследней главе «Капитала», уже близки «сумерки богов» капиталистического мира. Новейшая статистика относительно числа и размеров трестов дает следующую поразительную картину [48] .

Существует 7 «больших» промышленных трестов, которые заключают в себе 1528 ранее самостоятельных предприятий. Концентрированный в них капитал равняется 2662,7 млн. долл. Самым крупным из этих 7 великанов является «U.St. Steel Corporation» (Стальная корпорация Соединенных Штатов) с капиталом в 1370 млн. долл., вторым по величине – «Consolidated Tobacco Со» (табачная компания) – с 502,9 млн. долл. За ними следует 298 «меньших» промышленных трестов, которые «контролируют» 3426 предприятий и располагают вместе капиталом в 4055 млн. долл. 13 трестов с 334 предприятиями и 528 млн. долл. находятся теперь в периоде образования, так что общее число промышленных трестов равняется 318 с 5288 предприятиями и 7246 млн. долл. капитала. К ним присоединяются 111 «значительных» – «Franchise» – трестов (телефонных, телеграфных, газовых, электрических и трамвайных предприятий) с 1336 отдельными предприятиями и с капиталом в 3735 млн. долл. И лишь теперь главнейшее: группа железнодорожных трестов. Числом их 6, из которых ни одно не располагает менее чем миллиардом долларов. Общая сумма их капитала превосходит 9017 млн. долл., и они «контролируют» 790 учреждений. Наконец, следует упомянуть еще о «независимых» железнодорожных обществах с капиталом в 380 млн. долл.

Если сосчитать вместе все эти исполинские предприятия, с которыми теперь связана большая часть хозяйственной жизни Америки, то получится колоссальная цифра 8664 «контролируемых» предприятий и 20379 млн. долл. номинального капитала. Подумайте, 85 млрд. марок в руках нескольких предпринимателей!

Как неограниченно господствует капиталистическая система, видно лучше всего, пожалуй, из самого строения общества, в котором вы не найдете ничего, что не было бы капиталистического происхождения. Нигде не встречаем мы пережитков докапиталистических классов, некоторая примесь которых сообщает каждому европейскому обществу свои характерные черты. Нет здесь феодальной аристократии, место которой всецело заняли магнаты капитала. Эпоха, которую Маркс мог лишь предвидеть, когда он писал свой «Капитал», настала теперь в Соединенных Штатах: здесь «eminent spinners» (выдающиеся прядильщики), «extensive sausage makers» (крупные колбасники) и «influential shoe black dealers» (влиятельные чистильщики сапог) наравне с «железнодорожными королями» властвуют над народом. «Когда владетель какой-нибудь большой западной железнодорожной линии проезжает в своем роскошном вагоне, то его путешествие похоже на триумфальное шествие короля. Правители штатов и областей склоняются перед ним; народные представители принимают его в торжественном заседании; города и поселения добиваются его благосклонности, так как, действительно, не в его ли власти принести счастье и гибель городу по своему благоусмотрению?» (J. Bryce).

Нет здесь старого феодального крестьянства и ремесленников. Вместо них сильное фермерство и очень немного мелкокапиталистических предпринимателей в торговле и индустрии; оба класса сильно пропитаны капиталистическим духом; охваченные стремлением к прибыли, они строят свое хозяйство на точных экономических рациональных основах. И группировка по профессиям этого по духу уже теперь вполне капиталистического народа с каждым годом все увеличивает количество капиталистически первенствующих групп: сельское хозяйство уже теперь в этой еще полуколониальной стране привлекает к себе меньше населения, чем в Германии, и быстро растет процент занятых торговлей и промышленностью, который уже и теперь значительно выше, чем у нас. С 1880–1890 гг. количество земледельческого населения в Соединенных Штатах упало с 44,3 до 35,7 % (в Германии процент земледельческого населения равен 36,12), а число лиц, занятых в промышленности и торговле, возросло с 10,8 до 16,4 % (в Германии 11,39 %).

Вместе с тем, и весь образ жизни народа все больше приспособляется к капитализму.

Соединенные Штаты уже и теперь – опять-таки вопреки их «молодости» – являются страной городов, вернее: страной больших городов. И я подразумеваю под этим не только цифровые данные, хотя также и статистика ясно указывает на превосходство городов. Правда, считая весь Союз, количество городского населения еще не так велико, как, например, у нас (в 1900 г. в Соединенных Штатах в городах с населением свыше 2,5 тыс. человек жили 41,2 % всего населения, а в Германии в городах с населением свыше 2 тыс. человек – 54,4 %), зато, во-первых, число больших городов с населением свыше 100 тыс. человек уже теперь больше, чем где бы то ни было (за исключением Англии): почти пятая часть всего населения (18,7 %) живет в них; во-вторых, рост городского населения идет чрезвычайно быстрым темпом: с 1890–1900 гг. оно возросло с 29,2 до 41,2 %; в-третьих, эта низкая общая цифра находит себе объяснение в том, что юг сравнительно беден городами. Если же взять одни только восточные штаты Союза, то там мы найдем, что процент населения, живущего «на земле», равен лишь 31,8; наоборот, процент живущих в городах с 100 тыс. жителей равен 35,8 [49] . Но когда я говорю: Соединенные Штаты есть страна городов, то под этим я подразумеваю еще нечто другое, более глубокое, что, вместе с тем, показывает, почему я ставлю в связь города с капитализмом. Я разумею это в смысле такого характера поселения, который совершенно чужд всякому органическому росту, покоится на чисто рациональном базисе и руководится количественными точками зрения, который уже по идее вполне «городской». Европейский «город» лишь в самых редких случаях воплощает в себе эту идею целиком. Он вырос органически и в существе своем не более, как увеличенная деревня, главные черты которой сохранил и он. Что общего имеет Нюрнберг с Чикаго? Ничего, кроме внешних признаков, что много людей живут на улицах тесно друг подле друга и для своего прокормления нуждаются в подвозе извне. Но по духу между ними нет ничего общего. Ведь, первый есть лишь напоминающее деревню, органически выросшее образование, а второй – на «рациональных» основаниях искусственно построенный, действительный «город», в котором (сказал бы Тённис) истреблены все следы общины и выросло чистое общество. И, если в старой Европе «город» вырастает (скажем, лучше: вырастал до сих пор!) из деревни, заключая в себе все характерные черты последней, то в Соединенных Штатах, наоборот, вся прочая страна есть, в сущности, лишь городское поселение. Тот же рациональный ум, который создал квадратные, подобные ящикам, города, прошел с межевой цепью страну и по однообразному плану разделил ее, на всем ее огромном протяжении, на совершенно равные квадраты, которые при первом же на них взгляде отгоняют всякое предположение об «органическом» образовании поселений.

Нет также недостатка в Соединенных Штатах и в том, что всегда является отличительным признаком общества, покоящегося на капиталистических основах: я говорю о противоположности между богатством и бедностью. Точной статистики доходов и состояний в Соединенных Штатах нет. Но у нас есть некоторые попытки определить распределение богатств, правда, не безупречные, но все же имеющие некоторую ценность, так как они приняли во внимание все относящиеся сюда материалы [50] . Согласно этим исследованиям, из 60 млрд. долл. всего частного имущества (в 1890 г.) 33 млрд., или 54,8 %, находилось в руках 125 тыс. семейств, что составляет лишь один процент всех семейств, в то время, как 61/4 млн. семейств не имели никакой собственности. Но в каком бы виде ни находилось распределение всего количества имущества, не подлежит никакому сомнению, что нигде на свете абсолютная противоположность между бедностью и богатством не бывает даже приблизительно так колоссальна, как в Соединенных Штатах. Во-первых, уже потому, что «богатые» там гораздо «богаче», чему нас. В Америке, наверное, больше людей, обладающих 1000 млн. марок, чем в Германии, обладающих 100 млн.

Кто был когда-нибудь в Нью-Порте, «Байах» Нью-Йорка, тот, наверное, вынес впечатление, что там миллионы есть массовое явление. Нет на земном шаре такого второго места, где бы великолепные княжеские дворцы были обычным образцом домов, какими они являются в Нью-Порте. И кто ходил когда-нибудь по магазинам Тиффани в Нью-Йорке, тому даже в самых блестящих и роскошных магазинах европейских столиц почудится как бы запах бедноты. Магазины Тиффани, имеющие филиальные отделения в Париже и Лондоне (о таких «бедных» городах, как Берлин и Вена, понятно, не может быть и речи), именно благодаря этому и могут послужить прекрасными примерами для сравнения роскоши, а следовательно, и богатства высших «четырехсот» в трех названных странах. Директора главного отделения в Нью-Йорке рассказывали мне, что большая часть товаров, которые они продают в Нью-Йорке, привозится из Европы, где они и приготовляются специально для Тиффани. Является совершенно невозможным, чтобы какие-нибудь предприятия в Европе, даже их собственные отделения в Париже и Лондоне, могли бы предлагать товары по таким ценам, как в Нью-Йорке. Наиболее дорогие предметы потребляются исключительно в Нью-Йорке дамами высшего круга.

А с другой стороны, пожалуй, только в восточной части Лондона можно отыскать такую нищету, как в американских больших городах. Недавно вышла книга [51] , которая хоть и не может претендовать на pendant к «Положению рабочего класса» Энгельса, как выразилась в одной критической статье Флоренса Келли (для этого не хватает ей той широты теоретического горизонта, которая делает книгу Энгельса поворотным пунктом в развитии социальных наук), но которая все же превосходно достигает своей цели – именно осветить самые глубины нищеты американских больших городов. Автор ее прожил в качестве Settlement-worker’a (в культурном поселении) целый год в самых трущобных кварталах различных промышленных городов, делал, следовательно, собственные наблюдения, которыми и сумел чрезвычайно оживить свой литературный и статистический материал. По его смете, число лиц, живущих в нищете, т. е. не имеющих самого необходимого в пище, одежде и жилище (underfed, underclothed and poorly housed, недокормленные, плохо одетые и плохо поселенные), достигает в период обычного процветания в общем до 10 млн., из которых 4 млн. являются признанными нищими. В 1897 г. в Нью-Йорке к общественной помощи бедным прибегло более 2 млн. людей (?) [52] ; в периоды промышленного подъема (1903 г.) 14 %, а в дурные периоды (1897 г.) 20 % всего населения этого города живет в величайшей нужде (distress); это количество только известных бедных и, если причислить сюда еще и стыдящихся своей нищеты бедных (так полагает автор), то число живущих в нужде (in poverty) в Нью-Йорке и других больших городах редко падает ниже 25 %. В Манхэттене (главной части Нью-Йорка) – в 1903, следовательно, «хорошем» году – 60463 семейства, т. е. 14 % всех семейств, были выселены из своих квартир. Каждый десятый покойник хоронится в Нью-Йорке на кладбище для бедных, как нищий.