Сам старик ходил по стойбищу и клял всех злыми остяцкими словами. В то утро его работа еще не началась. Тогот злился, что вчера эти ленивые росомахи, пожиратели дерьма и падали, улеглись спать сразу после еды, не заготовив дров и рыжего камня столько, сколько нужно, а день короток. Наверное, рабы и сыновья слышали эти слова так часто, что никого из них крик старика не заставил работать быстрее, да и сам Тогот только размахивал палкой…

Как рысь бросается на голову зазевавшегося охотника, так двое чужих упали на стойбище. Они скатились с крутой, почти отвесной возвышенности и, сделав несколько шагов, оказались в середине, возле печи.

— Родился — живи до старости, Тогот, — громко сказал тунгус.

Изумление перехватило речь старика, и его люди вздрогнули, как от удара, и прекратили труд. В тишине остался только один звук — веселый голос Железного Рога.

— Счастливое место ты выбрал, дедушка. Богатство само с неба валится — то мяса целая гора, то добрые гости. Съел моего сохатого?

Тогот долго смотрел на тунгуса и наконец вымолвил нехотя — из одной надобности не длить молчание.

— Зачем гнал и бросил? Бог тебя накажет… с голоду умрешь.

— Я — Железный Рог. Слышал обо мне?

— Может, и слышал да забыл. Зачем помнить каждого бродягу? У меня свои люди есть.

Старик приходил в себя, его голос становился все тверже, и его твердость передавалась людям. Четверо из них отступились от лиственничных кряжей и с топорами в руках окружили говорящих с четырех сторон. Это были сыновья старика.

— Не слишком ты добр.

— Разве шитолицый — к добру? — Тогот вскинул палку и показал на Ябто. — Юрак — шея песцовая — тоже с добром пришел?

Старик наступил на больное, ибо каждый человек его народа знал, что юраки и тунгусы — враги от начала времен. Юраки и тунгусы знали то же самое об остяках и селькупах.

— Зря ты, старик, — сказал Железный Рог, вкладывая в слова все миролюбие, на какое был способен. — Мы хотели посмотреть на твое дело — ведь, сказывают, великий ты мастер…

— Зачем пришли?! — рявкнул Тогот.

Его сыновья подошли на шаг ближе.

— Продай нам твоего железа.

— Не продам.

— Хорошо заплачу.

— Нет, сказано тебе…

— Почему? Может, поторгуемся?

— Это остяцкое железо. Я ни с кем не торгуюсь, тем более с шитолицым.

— Послушай, если ты еще не успел наковать достаточно панцирей, ножей и клинков, мы подождем. Твоя работа стоит того, чтобы потерпеть оскорбления. Почему бы тебе не пригласить нас в гости?

Тогот примолк, опустив голову, а когда поднял лицо, пришельцы увидели его желтозубый рот, изрыгающий частые толчки беззвучного смеха.

— У тебя голова, тунгус, всего лишь жилище для вшей, — сказал он сквозь одышку. — Иначе бы ты понимал, что твое дело — живым отсюда уйти, а не в гости напрашиваться.

После этих слов стойбище запрыгало от хохота — хохотали сыновья поигрывая сверкающими отказами, хохотали рабы, обнимая песты, хохотал сам Железный Рог…

Не смеялся только Ябто — он подошел к старику и всадил ему нож в живот.

Он сделал это без суеты, молчаливо и привычно, как будто поддел кусок мяса из котла, и сыновья Тогота, не сумевшие сразу постичь неуловимого провала из смеха в смерть, промедлили мгновение, которое стоило им жизни.

Откуда-то из пространства вылетело две стрелы — одна прошила голову молодого остяка, другая пробила плечо его брату, стоявшему в нескольких шагах. Двое оставшихся судорожно шарили невидящими от изумления глазами, ища стрелков, — этого замешательства было достаточно для того, чтобы Ябто и Железный Рог бросились к ним и прикончили ножами.

Жизнь тайного стойбища пресеклась, как жизнь бледного насекомого, о котором говорил кузнец, смеясь над шитолицым.

Тогот был еще жив, когда тунгус подошел к нему и сказал:

— Зря, старик, ты не позвал нас в гости. Где твое оружие?

— Горе тебе будет от остяцкого железа, — промолвил Бальна побелевшими губами. — Тебе и твоему юраку. Падальщику…

Сыновья широкого человека выбрались из своих засад и бежали в середину становища. Ябтонга будто повредился умом, он не кричал — он скулил, ибо в его утробе бесновался обезумевший дух легкой победы. Он пускал стрелы в мертвые тела остяков и остановился только когда отец кинул в его голову кусок рыжего камня, валявшегося под ногами. Явире, приплясывая, искал свою стрелу, которая попала в плечо одного из сыновей Тогота.

Ябтонга примчался к отцу и заговорил, показывая на укрытие рядом с лазом в горе, откуда люди кузнеца выносили рыжий камень.

— Отец, там хаби, они живы. Они прячутся — дай мне их убить, отец, не откажи мне…

Гусиная Нога почти плакал.

— Понравилась война, сынок?

Ябтонга дрожал, будто вылез из ледяной воды. Он не ответил.

— Ты, наверное, думаешь, что такая война будет всегда?

— Отец, разреши мне…

Подбежал Блестящий — его взгляд был таким же умоляющим. Ябто принялся думать о рабах старика, но мысли прервал Железный Рог и показал пальцем на распадок.