— Падальщик Ябто? — спросил он и, не дожидаясь ответа, побежал к берегу, где лежали Гусиная Нога и Блестящий.

Нохо оттащил тела на середину русла, зайдя в воду по пояс, и пустил их по течению. Потом приказал мне лечь, надел на меня штаны и бокари, а парку велел одеть самому, пока он собирает оружие, оставшееся от сыновей широкого человека.

— Почему ты назвал Ябто падальщиком? — спросил я.

— Так говорят, — не задумываясь и не прерывая работы, ответил Нохо.

Два лука и колчан он поместил на моей спине, взвалил меня на плечи и побежал в лес. Нохо был не по годам силен, а я — не по годам мелок, потому и бежал Песец, не останавливаясь…

Свою нежданную добычу Нохо принес в пещеру.

Не зная заговоров, не имея снадобий, он натирал мое тело прохладной золой, делал это с уверенностью камня, и вышло по его вере — жар, охвативший тело, сбавил злость.

Так прошло несколько дней. Нохо приносил добычу, и по ночам мы ели, рассказывая друг другу свою жизнь.

— Зачем ты спас меня?

— Мне скучно одному. Теперь нас двое.

— Трое.

— Ты видишь третьего?

— Это Лар, мой брат, с которым мы делили одну утробу. Нужно освободить его. Он в рабах у вашего старика.

— Лар, — произнес Нохо.

Он замолчал, вспоминая что-то.

— Тощий, длинный парень, который приехал с Ябто?

— Да.

— Он не раб.

Я вздрогнул.

— Ябто сказал, что продал его за нож белого железа и роговой лук…

— Хэно не держит рабов.

— Значит, Ябто мне врал. Зачем?

— Затем же, зачем привязывал к дереву, — хотел лишить тебя силы. Лук и нож подарил Хэно. Старик всегда одаривает гостей, особенно тех, кто ему понравится.

Слова его были, как теплый ветер.

— Лар жив? Я слышал, как говорил другой человек, кто-то из ваших, что Лар живет сытно, ест жир и скоро старик его женит. Это правда? Не молчи. Если я не найду Лара, так и останусь с половиной души.

Нохо поднялся и пошел в дальний угол пещеры, где лежали сухие сучья, запасенные очень давно, еще при жизни Белоголового. Он положил охапку возле костра и, ломая дерево, начал кормить пламя. Все это он делал молча.

— Правда, — наконец произнес он. — Хочешь его увидеть?

— Он рядом?

— Близко. Если чувствуешь силы — пошли.

— Ночью?

— Для нас — самое время.

Нохо бежал впереди, безошибочно выбирая дорогу в густой осенней тьме, а я едва поспевал за ним. Я задыхался, но Песец, немного времени назад спокойный и даже радостный, гнал, будто преследовал врага, и от безудержного бега на мою посветлевшую душу опускалась муть, которую я считал усталостью.

Мы прибежали в березовый лес.

— Пришли, — сказал Нохо.

Он положил на землю оружие и снял с пояса ровдужий мешочек с огнивом.

— Я думал ты меня к стойбищу ведешь… Где мы?

Нохо не ответил. Он достал из колчана что-то похожее на большую палку — факел из туго скрученной вываренной бересты, — вложил его в мою руку и взялся за огниво. Пропитанная смолой береста занялась от первой же искры, и скоро я увидел колоды.

Это было кладбище большой семьи Хэно. Колоды раскачивались, скрипели под ветром над нашими головами. В те времена обычай велел хоронить всех людей, как нынче хоронят только шаманов, — на деревьях, чтобы душа, по какой-то причине задержавшаяся в теле, не коснулась земли и не досталась преисподней раньше, чем ее судьба будет решена бесплотными. Если не сделают так, то упавшая душа обратится злым духом и начнет мстить тем, кто обошелся с нею столь непочтительно.

— Эти, — Нохо осветил факелом колоды в середине рощи, — давно висят. Старые люди. А вот — жена старика. И там — еще одна жена. Родили и тут же умерли. Но это давно было. Теперь иди за мной.

Мы пошли на край рощи. Нохо взял у меня факел, что-то искал в траве и, наконец, поднял длинную лестницу, связанную из двух тонких неотесанных лесин.

Нохо приставил лестницу к одному из стволов, который обнимала веревка, державшая гроб, и вернул факел.

— Поднимайся. Смотри.

Я поднимался на высоту медленно, будто боялся упасть. Смолистая береста шипела, разгоралась все ярче, и белый беспощадный свет открыл все разом — старую летнюю парку, изрезанные бокари, длинные волосы цвета пепла и серую маску, в которой я узнал свое лицо.

Это был Лар. Здесь, между березовыми стволами, он оказался не так давно, в пору, когда тепло становится даже ночью и люди расстаются с зимней одеждой. Ни насекомые, ни малые звери, живущие на деревьях, не тронули Лара. Солнце высушило его лицо, оставив на нем след последнего страдания — губы, сжатые судорогой, полосы на лбу, пустые глаза, открывшиеся уже после смерти.